Сибирские огни, 1947, № 3
стом указала на конспекты, — по нять и преодолеть? . — Я этого никогда не думал. Я просто хотел тебе помочь. — Не надо! И больше никогда... прошу тебя... не помогай мне... Если бы это было тем, что Федор •сам желал видеть в людях, — стремлением итти через трудности, он не был бы раздосадован этим ре шительным отказом жены от его помощи. Но не стремление ит ти вперед, а уязвленная гордость говорила в Марине. И, поняв это я не найдя лучшего выхода, Фе дор некоторое время намеренно был сух с женой, стараясь вызвать в ней раскаяние. Так проходил день, второй и, не видя конца этой мол чаливой борьбы и понимая, что Ма рина никогда не сделает первого шага к примирению, а еще больше отдаляется, избегая даже встреч с ним в институте, он первый протя гивал ей руку. Он на время оставлял свои учебные, дела, водил Марину по театрам, с ней и с Женей в вы ходные дни до темноты гулял в парке; предупредительной и тихо счастливой была Марина в эти дни. Но книги и чертежи властно тянули к себе..и, видя беспокойство Федо ра, Марина настораживалась и вновь замыкалась в своем малень ком. непонятном ему, мирке. Они жили на стипендию. Видя, как Марина болезненно, хотя и же лая это скрыть от него, переносит неустройство их жизни, Федор ска зал ей однажды: — Ты очень нетерпелива. Сразу ничего не делается. — А разве я требую чего-нибудь о т тебя? — Требуешь! Требуешь молча и неотступно! Неужели он сказал это так резко и обидно, что заставил ее поблед неть? Она ответила тихо, расширив по светлевшие глаза: — . Этого еще недоставало. Я про шу не вытягивать у меня из души то, в чем я еще сама себе... боюсь сознаться. Сказала и испугалась. Странно зытянулась, “подняв задрожавшие пальцы к подбородку, будто ожи дая удара. Федор стоял растерянный и оглу шенный. Она повернулась и, прижав пла ток к лицу, быстро вышла. Это была их первая серьезная размолвка. Три дня она прожила у матери в городе. На четвертый Фе дор приехал к ней. — Явш1£я, — сказала мать хмуро. — Ребенка не жалеете. Женя ласкался, смотрел робкими глазами. Они у него темные, мари- нины, и овал лица такой же, как у нее, — нежный, продолговатый. — А я ждал, ждал, — говорил он, растягивая слова и заглядывая в глаза отцу. — А ты чего принес? Покажи! л Федор взял его ручонки, прижал к лицу! — Скоро, Женя, я тебе много, много буду приносить. — Чего захочу? — спрашивал Женя. — Чего захочешь! Всего! Немно го осталось* Женя, немного! Он говорил тихо, чтоб не слышала в соседней комнате Марина. - — А сейчас я тебе конфетку только... И карандаш! Синий — красный! Хороший! Ребенок обрадовался, схватил в одну ручонку карандаш, в другую конфетку и побежал к маме. — Мама! А что папа принес! Ты посмотри! Ну, мама! Марина молчала. Федор прошел к ней. Она лежала на диване, закинув руки за голову, глядя в потолок. Светлые волосы — волнами на подушке. * — Марина... — Иди сюда, Федя. Сядь! Уткнулась лицом ему в колени. сцепила за спиной пальцы белых полных рук, затихла. ...Ночью пугающе равнодушно и покорно говорила: — Ничего мне от тебя не надо, 'Федя... Учись, работай... — Я буду! Но ты... — Он во-вре- мя оборвал себя. — Но я не знаю, что же такое между! нами... — Ничего. Все хорошо. — Ты скрываешь что-то... Марина молчала. — Вчера директор отдал распоря жение коменданту. Скоро получим комнату.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2