Сибирские огни, 1947, № 3
во-первых, ц то, ч,то я тебе буду да вать. Но «быть человеком, значит — быть борцом», — это ты заруби на носу, потому что ты, надеюсь, хочешь быть человеком, а не тряп кой. И не строй недовольную фи зиономию, когда я говорю тебе: это делай, — это хорошо, хотя и труд но, а этого не делай, — это! плохо, хотя и легче. А то вон мать обви няет меня в жестокости к тебе. Я жесток к тебе? — Я... я не знаю. Мне можно... если я буду вставать полдевятого? — Отставить. Восемь часов, точ ка! Физкультзарядка, турник, хо лодная вода. Завтрак. Школа. Твер дый распорядок дня. Помни — у те бя чахоточный родитель. Здоровье и воля! И — ничего не откладывай ца завтра. Умри, а сделай сегодня! У тебя трезвая голова и —, только не задирай носа -г- есть умишко. Если хочешь что-нибудь сделать в жизни, — а ты хочешь, должен, я тебя, заставлю, наконец,— ты обязан подчиняться всему, что я тебе гово рю. Ты мне веришь, нет? — Верю. — Ты меня боишься? — Нет. — Хорошр- Делай так, как я те бе буду говорить. А я не останусь в долгу. Понятно? Иди... Федор до сих пор помнит живые интонации отца, его твердый подбо родок, резкие, стального отлива гла за и мощные плечи, согнутые бо лезнью. Этот разговор происходил между ними двенадцать лет назад, но егр Федор помнит х;орошо. Не- порредственным чувством ребенка он больше доверял матери, желав шей вернуть его детству вер, что, по ее мысли, жестоко отобрал отец. Но, любя отца и гордясь им, его по ложением {он был секретарем во- лретнрго комитета партии), его бое вым прошлым (сколько раз Федор наедине с собой примерял его гим настерку и гремел шашкой по комна те), Фрдор во всем слушался его ж ртарался подражать ему. В спорах между отцом и матерью, которые он иногда подслушивал, Федор брал всегда сторону отца, — прав да, не без некоторой внутренней борьбы. — Мы видели с тобой детство?— спрашивала мать. — С пеленок за пряглись в нужду. Так пусть наш ребенок живет радостями детства... — Глупая ты, извини меня, — ворчал отец. — Да разве радость в том, что он будет дрыхнуть до девяти часов, приходить домой с пдохцми отметками, и чтобы любой цщендик его обижал? Радость в том, чтобы быть человеком! А потом возвышал голос, и он у дего звенел металлом: , j — Я не хочу, чтобы мой сын вы- ррс хлюциком! Мы не для того дра лись за будущее, чтобы отдать это будущее неврастеникам или людям с рыбьей кровью и дуракам! Они умолкали, не убедив друг друга. По отец был отцом, а Федор тоже считал себя мужчиной. Конечно, ему хотелось иногда вы кинуть что-нибудь озорное, мальчи шеское, и он это делал где-нибудь далеко от дома, так, чтобы отец не знал, но сам же был уверен, что это нехорошо и что отец за это не похвалит. Из соседнего села переехал в их школу учитель Стрелецкий. У него был сын Анатолий — отчаянный фут болист. У Федора! была команда из мальчиШек-футболистов той части села, где он жил, так называемой Дворни. Другую часть, Гусиновку, представлял Анатолий со своей командой; в первом .матче она потер пела поражение от команды Федо ра. Анатолий, подстрекаемый това рищами, полез в драку, и капитаны сцепились. Их разняли взрослые, не уже после того, как они успели наградить друг друга великолепны ми синяками. Потом, как это часто бывает в детстве, они подружились и стали первыми друзьями. Но этот случай не прошел даром для Федо ра. . — Разве можно драться? — ска зал отец. — Что1 за хулиганство? —Да мы помирились! — ответил Федор. — Все равно, это не умаляет ва шей вины! Вы что, уличные маль чишки? Стрелецкий его фамилия? Вот я его отцу всыплю! Федор подумал! всерьез, что отеп может всыпать отцу Анатолия, и передал это другу. Тот, перепуган ный, пошел просить прощения.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2