Сибирские огни, 1947, № 1
Причитая и охая, ругая самих себя, принялись женщины запрягать остав ленных им лошадей. Добротная казачья сбруя приходилась но но плечам этим богоданным одрам, хромым и костлявым. Хомуты были велики, а на подпругах се делок, чтобы застегнуть их, приходилось прокалывать новые дыры. Партизаны проезжали мимо я , догадываясь в чем дело, беззлобно подшучивали над жен щинами: —■ Добегались... — С чего это в цыганы-то записа лись? — Всучили вам кляч, нечего ска зать. На себе их теперь потащите. Было уже совсем темно, когда порав нялась с беженцами сотня Романа. — Что за люди? — окликнул он женщин, остановив коня, и услыхал в ответ обрадованный голос Дашутки: — Роман, — и она кинулась к нему, очастливо всхлипывая и поправляя пла ток на голове. — Ты откуда тут взялась? —; Ой, и не спрашивай лучше, Рома. От вас мы, глупые, убегали. Нам ведь всякое иро вас наговорили... Ох, и на терпелись мы страху-то. Малайка зару бить нас хотел, да другие, спасибо им, но дали. А вот коней у нас всех под менили. — Ну, это но беда. Других нажи вете, — черствым голосом сказал Роман, недовольный тем, что Дашутка оказалась ереди беженцев. — П о чего это ты бе- гать-то вздумала? Денег много накопи ла? Бегать от нас нечего, мы не звери какие-нибудь. — И не побежали бы, да в поселке такое содеялось, что лучше и не гово рить. У нас теперь многие вас пуще огня боятся. — С чего же это? — А ты разве ничего не слыхал? У нас ведь твоего отца зарубили и всех ни- 80 ВСКИХ фронтовиков. — Отца убили? — качнулся Роман в седле, как от удара, и на засыпанном звездами небе не увидел ни одной звез ды. Судорожно глотнув воздух, спросил: — Кто убил-то? — Каратели к нам приходили. Сергей Ильич им и выдал всех, на кого зуб имел. А па твоего отца он из-за тебя крепче всех злобился: — Вот это обрадовала ты меня, — проговорил Роман и с ненавистью взгля нул на гимназиста, которого все еще во зил за собою. — Раз съели отца и фрон товиков, пусть и от нас теперь пощады не ждут. В это время к нему подошла Серафима Каргина: — Здравствуй, Роман Северьяныч. — Здравствуй. Значит, съели твои муженек и Сергей Ильич моего отца?.. Ну, да ничего... За нами не пропадет. Серафима затряслась от страха, не зная, что сказать ему. Но ее выручила Дашутка: — На ее мужа ты зря несешь, Роман. Без него все это случилось. Он с дружи ной на Мосто-вку ходил. А когда вернул ся и узнал, то Сергея Ильича нагайкой избил и выручать арестованных погнал ся. Только не успел, опоздал. Их кара тели прямо на дороге в Дерничной пади порубили. — Врешь поди все? — Вот те крест, правда, — перекре стилась Дашутка и начала рассказывать, к а к происходило дело. Успокоенная Сера фима с благодарностью глядела на нее. — Ну, ладно, — сказал Роман Да- шутке. — Собирайтесь и поезжайте до мой. Дома вас никто не тронет. Васька — позвал он ощпиарц-а. — Возьми этого барчука у меня, а то я ему -очень просто могу голову смахнуть. Вырастет оп и станет собакой почище своего отца... Всю ночь не выходили из головы его мысли об отце. Обидно, глупо погиб бед няга. И навсегда осталось теперь загад кой, кем был отец для него — врагом или другом. Все партизаны говорили про него, что пошел он, конечно, в дружину не по своей охоте. Но сам Роман сомне вался в этом. Зимой отец уговаривал его не возвращаться в лесную коммуну, а итти на поклон к атаману. Судя обо всем по настроениям своих поселыциков, верил тогда отец, что народ стоит за Се менова, что Роман ошибся, связав свою жизнь с большевиками. Может быть, с такими жо настроениями пришел он и в дружину. Может быть, именно потому и не сдался он в плен партизанам под Мо- стовкой. И если было это так, то вдвойне ужасной была для отца его смерть. Не было и не могло быть тогда у него той опоры в душе, с которой смело умирают в семеновских застенках большевики и люди, горячо сочувствующие им. Горько было думать об этом Роману, Он одновременно жалел отца и страшив досадовал на него, так как считал, что рано или поздно, но перешел бы он на сторону партизан. Только *бесполезно бы ло теперь досадовать. Отца больше нет н никогда не будет. Никогда не увидит его Роман, не услышит его степенного, нето ропливого говора, такого привычного и родного. Не придется ему больше ни па хать, ни сеять. Навсегда отработали свое , ширококостные, в неистребимых мозолях, отцовские руки, привычные ко всякому делу.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2