Сибирские огни, 1947, № 1
душной усмешкой спросил у Федотки скуластый. —• Овес они тут почем зря сорят. За чем жо хозяев напрасно обижать? —* А хозяев-то здесь, браток, нету. Видать, с белогвардейцами удрали. Мы в доме ни одной живой души но нашли. — Ну, тогда другое дело, — сказал Федотка ж почувствовал, как внутри у неге все померкло. Он слез с коня, при вязал его к столбу с железными коль цами и пошел, в дом. Щ кухне уже во-всю хозяйничали партизаны. Один из них заводил в жел том медном тазу тесто для лепешек, дру гой растапливал плиту, а третий щипал лучину для самовара. Остальные слоня лись по просторной горнице и от нечего делать разглядывали на стенах бесчис ленные фотографические карточки каза ков и казачек в затейливых рамках, ко торые в прежнее время о замечательным искусством делали каторжане в Горном Зереятуе. Один из партизан при виде Федотки ткнул пальцем в одну из кар точек я спросил у него: — Сдается мне, что это ты тут, то варищей, восседаешь? Уж не родственник ли ты хозяину? Федотка подошел, взглянул на карточ ку и криво рассмеялся: — Я это, не ошибся ты. Это я еще на действительной снимался в Чите. А карточка моя сюда потому попала, что я у хозяина-то шесть лет в работниках жил. — Вон как. Наверное, сейчас побла годарить хозяина-то пришел, — ирони чески рассмеялся партизан. — Поблагодарил бы, да только его уж наши расхлопали, — ответил Федотка и, сорвав со стены свою карточку, сунул ее в карман штанов и пошел прочь из дому. На душе у него было пусто и си ротливо. Покинув волокитинскую усадьбу, ре шил он заехать к Каргиным, где сам Каргин и все его семейные относились к нему всегда по-хорошему. Но и там дома оказались только отец Каргина, глухой, пучеглазый старик, с дочерью Соломонпдой, костлявой и веснушчатой старой девой. От Соломониды Федотка узнал, что сам Елисей в дружине, а вся его семья бежала в Караулы. Посидев У Каргиных и напившись чаю, Федотка, словно неприкаянный, пошел по поселку, не зная, где приклонить голову, как из бавиться от чувства ноющей пустоты в сердце. Н тут ему снова подвернулся Никуда. Никуда гнал с водопоя кобылу и похо жую на теленка большеухую тощую ко рову. Федотка спросил, не знает ли Ни куда, где можно достать спирту или ханьшина. Никуда расцвел в улыбке ж ответил, что выпить можно у него, что У него с самой пасхи хранится про запас бутылка заграничного спирта. И Федотка пошел к нему. Никуда подмигнул Лукерье, и она н а варила целую тарелку яиц, нарезала хлеба и достала из подполья запотевшую бутылку со спиртом. При виде бутылки Федотка украдкой облизнулся и потер нетерпеливо руки. Угостив как следует своего гостя, Ни куда рискнул рассказать ему историю с сапогами и шароварами, утаив, однако, что взял он па хранепие но только эти вещи, но и многое другое. Федотка от души возмутился. — А ты не запомнил на морду этого соловья-раэбойника? — спросил он у Никулы. — Показал бы ты его мне, так я бы научил его, как такими делами за ниматься. — Запомнил. Я этого гуся хоть из тысячи сразу узнаю. — Тогда ты только покажи мне его. Я у него эти сапоги вместе с ногами вырву, ежели несговорчивым он ока жется. Никуда принялся горячо благодарить Федотку, но тут же взглянул в окно и осекся, задрожал. — Что это с тобой? — спросил Фе дотка. — Да ведь он опять явился. — Кто? — Да тот самый, что сапоги с меня снял. Вон погляди, — показал Никуда в окно. — Он уже и сапоги и штаны на себя напялил. — Значит, сейчас сапоги снова у те бя будут. Да ты но робей, — покрови тельственно хлопнул Федотка Никулу по плечу. Привязав коня, приехавший ветром вломился в избу и еще с порога закри чал: — Ну, старик, где у тебя буржуйские вещи? — В чем дело, братишка? — поднял ся навстречу ему Федотка. — Что ты тут повышенным тоном с мирным насе лением разговариваешь? — Да ведь этот зловредный стари кашка v себя буржуйское добро прячет. — Нет у него никакого буржуйского добра и ты лучше пе вяжись к нему. — Как нет, ежели он мне сам в этом сознался, — заорал партизан. — А я тебе русским языком говорю, что нет. Понятно?
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2