Сибирские огни, 1947, № 1
мунгаловсше беженцы должны были не минуемо попасть в руки партизан. И Каргин убивался от мысля, что его ж е на и дети, ни о чем не догадываясь, ехали навстречу своей смерти. Он про клинал себя за то, что но оставил их дома. Дома партизаны могли и не тро нуть их, но в дороге, узнав, что они убегают от них, обязательно порешат. По, страшно волнуясь за судьбу семьи, внеш не он выглядел спокойно. Епифана он встретил выговором еа слишком долгие сборы. — Копаешься, Еяифан. Не такое сей час время, чтобы копаться. Нам надо поторапливаться, если не хотим жизни решиться. Дружина может отступить из Орловской, но дождавшись нас, а без нее мы не навоюем. — Ничего, догоним своих. —• Порта с два догонишь. Отходить она будет на Солонцы, и не трактом, а тайгой. — На Солонцы? Это с какой же ста ти? — изумился Епифан, а дружинники начали кричать все сразу: — На Солонцы мы не пойдем. — Это.все равно, что волку в пасть. — Надо в степи уходить, а не в тай гу. В тайте за каждым деревом можн » н а партизана напороться, а в степи на ши стоят. —• Перестаньте драть глотки, — ряв кнул Каргин. — Орете, а не знаете, что на юг нам дорога отрезана. Партизаны еще утром Михайловское заняли. Нам теперь волей-неволей на Солонцы пода ваться надо. А если покопаемся еще тут, так нам и этот путь закроют. Кого еще нет у нас? — Чапаловых Никифора и Ареи да Никулы Лопатина. Никуда на печке ле жит, от грыжи помирает, а Чапаловы просто спрятались, — ответил Степан Барышников, собиравший дружинников. — Чорг с ними, паз у них заячьи душонки, — махнул рукой Каргин и на распев затянул команду: — Сотня, смирно... Слушай мою команду. По три человека в ряд, с правого фланга за мной, — и, помедлив, отрубил: —■ Шз- гом марш... Сразу же с площади новел он сошю на рысях. Шесть верст до Орловской сотня прошла в сорок минут. Почти од новременно с нею прискакала туда полу сотня байкинских казаков. Полусотня, уходя из Байки, была обстреляна подо шедшими туда от Михайловского парти занами. Кольцо вокруг Орловской смыка лось все туже, и нужно было спешить, чтобы выскользнуть из него. 'Выслав вперед себя три крупных разъезда, дру жина в полном составе покинула при молкшую станицу. Была темная апрельская ночь, и тем но было на сердцах у дружинников. Сра зу же за Орловской начался лес, где за каждым деревом мерещились партизаны. Вплоть до постоялого двора Половинки ехали с винтовками наизготовку. И о чем бы ни думал в ту ночь Каргин, мысли его неизбежно возвращались к семье. «Я-то за себя могу постоять, а они без защитны», — думал он о жене и детях. Невольно дети ему представлялись цып лятами, над которыми кружится готовый схватить их в любую минуту черный коршун. И не раз обращался он к богу с горячей молитвой, прося сохранить ему его детей. В Мувгаловском, как только уехали дружинники, оставшиеся жители начал?, закапывать в землю во дворах и огородах и разносить на хранение к бедным сосе дям лучшие свои пожитки. К Никуле Лопатину в тот вечер ната щили столько всякой одежды и утвари, что изба его стала походить на городской ломбард. Никуда и его благоверная Лу керья никому но отказывали. Да и как было отказывать, если соседки масляны ми голосами величали их по имени-от честву, упрашивали об одолжении. Ни куда лежал себе на печи и только рас поряжался, куда что поставить. Узнав, что дружинники покинули по селок, Никуда перестал хвататься за живот и слез с печки. Закурив трубку, он выразил желание напиться чая из се ребряного кустовского самовара. Пока Лукерья кипятила самовар, он повесил на стену круглое зеркало и стал примерять перед ним крытую черным плисом лисью шубу и лакированные сапоги Епифана Козулина, принесенные его женой Агра феной. Сапоги пришлись ему в самую пору. Он потоптался в них перед зерка лом, прошелся по избе. Сапоги были за мечательные, но они не шли к его рва ным штанам. Тогда он нашел в одном из узлов голубые шаровары с лампаса ми я вырядился в них. Вид получился не хуже, чем у станичного атамана. А когда Никуда надел еще вышитую чесу- чевую рубашку, Лукерья только ахнула и не удержалась от искушения приме рить шелковое платье старухи Волокити ной и цветастую шаль с кистями. Огля дел ее в этом наряде Никуда, и справед ливо изрек: —• А ведь ты, холера, в хорошей оде же баба хоть куда. Но стыдно тебя та
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2