Сибирские огни, 1947, № 1

скамейку. Приходила Тан-Лю. Ее тонкие пальчики заплетали мои волосы в тугую косичку, своей щекой, нежной и души­ стой. как лепестки цветка, она прижима­ лась к моей шеке. Я брал 'Ган-Лю, мою птичку легкую и нарядную, садил себе на плечо и носил по саду. Она любила запахи вишни и теплой ночи. Я же про­ менял бы запах вишни на степные тра­ вы. темноту сада, на синий простор. За­ чем степному верблюду мягкая травка? Он насытится колючками. Испившему горечь полыни и вода каж ется . кумысом. Когда ласковая рука Тан-Лю обвивала мою шею. я все забывал. Но счастье, по­ добно тени, убегает от человека. . Разве его' догонишь?... Своему отцу Тан-Лю не сказала, что я простой дархан, она на­ звала меня князем, а мою кожаную сум­ ку с инструментами закопала в саду, под беседкой. Разве трудно отличить черного козла от белого. Хотя я прятал свои ру­ ки, старый Лю разглядел их. Зло человек помнит долго, а добро готов забыть тут же. Прознав, что я — дархан, княже­ ский раб, отец запер Тан-Лю в фанзе, а меня схватила китайская стража. Через день я сидел на спине верблюда, крепко привязанный кожаными веревками; кара­ ван шел в южный Китай. Я смотрел во­ круг: леса, зеленые поля, огороды, жел­ тая река — нет степей, нет юрт... Степ­ ное деревцо хорошо растет на голом ува­ ле. а в красивом саду оно умирает. Серд­ це мое сосала печаль, на запыленном ли­ не слезы оставляли дорожки. А караван шел и шел. и солнце становилось все жарче: синий халат мой посерел, выгорел, роговые пуговицы потрескались, нос и скулы облупились. Жаркая страна! Лю­ ди ходили полуголые, в широких желтых шляпах, в таких широких, что едва, ру­ ками охватишь. Па одной из ночных оста­ новок я убежал. Но слепому и днем рога­ тины путь преграждают. Меня, одинокого монгола, плохо знающего китайские сло­ ва. всюду подстерегало несчастье. Маль­ чишки встречали и провожали меня кри­ ками, бросали комьями глины; взрослые надменно толкали. Забившись в грязную шель где-нибудь на' задворках города, я коротал ночи. Я забыл вкус мяса, при­ вык есть огородные плоды, речную траву, молодые побеги бамбука. Обглоданные ко­ сти были редкой радостью для моего го­ лодного рта. Мне снился мой родной хо- шун. Тень Тан-Лю не отходила от меня. Всходило солнце, и все уплывало и теря­ лось. как серый туман за белой горой. Нашлись люди, такие же оборвыши бездомные, как и я, они прошли эту стра­ ну из конца в конец. От них узнал я., что Тан-Лю Долго тосковала, мучилась, (умерла тихо, без жалоб и надежд. Ста­ рый Лю искал меня по всему Китаю, но не нашел. Разве найдешь лист, сорванный с дерева, унесенный ветром? Мое дарханство не помогало мне, со мной но было дархансжого мешка с ин­ струментом, а рваный халат, худое лицо. — плохие признаки дарханства. В этой стране столько людей, живут они так тес­ но, что многим не остается места на зем­ ле, они кочуют в больших лодках по ре­ кам. добывая хлеб, каждый из бедных — дархан. Я стал носильщиком, погонщиком, нищим. Мой халат давно развалился, и тело прикрывали серые лохмотья. Язык мой трудно выговаривал чужие слова, пу­ тая их с монгольскими, и каждый житель этой страны считал меня лишним. Однаж­ ды, остановившись передохнуть, опустив тяжелый тюк на землю, я услышал жа­ лобный голос. Пел уличный певец, выма­ ливая монету: «Люди, сорок лет прожив на свете». Не совсем стареют, увядают... У меня ж от грусти многолетней Волосы, белея, ниспадают...» Мои дрожащие пальцы нащупали ко­ сичку. я взглянул на яе©* она поседела. Где же золотые цветы моей жизни? — Ленивый осел! Не думаешь ли ты, что этот тюк сам добежит до пристани?.. Я поднял тюк на спину, шепча: «де­ сять... десять!» Столько ярусов имела древняя китайская пагода, возвышающая­ ся на холме, и десять лет мои глаза встречаются с нею. я — сорокалетний мужчина... На небе не будет два солнца, над этой: пагодой не возвысится одиннадцатый ярус. Почему же у монгола Чагдара ра­ стут годы печали и горечи, белеют воло­ сы? Много раз я уходил из города с боль­ шими караванами, идущими в сторону степной моей родины, и всегда меня воз­ вращали обратно. В степь сердце мое рва­ лось... Вот пунлово-черный шрам через всю щему. Это след железной трости тол­ стого повелителя. Повелитель сжал бро­ ви: глаза грязного, ничтожного поденщика слишком долго рассматривали розовое ок­ но его фанзы. За тонкой бумагой блужда­ ла женская тень: наряддая птичка в бам­ буковой клетке тянулась к солнцу. Мо­ жет быть, это тень Тан-Лю? Измученного жаждой верблюда легче убить, чем отор­ вать от воды. Железная трость толстого повелителя — не ш&драя ли награда по­ денщику, не умеющему прятать свои гряз­ ные глаза?.. И разъяренные слуги пове­ лителя били' меня бамбуковыми палками; я полз по горячим плитам: так ползет ра­ стоптанная ящерица, оставляя за собой следы черной крови. Я проклинал чужое небо, чужой город, чужих людей; молил;