Сибирские огни, 1947, № 1

Ночью я собрал весь инструмент учите­ ля , сложил все в дархаискую кожаную сумку, простился с мертвым, посадил у очага, накрыл одеялом и убежал. Я пе­ ревалил десять увалов, несся, как дикая лошадь, не зная усталости. Я захлебывал­ ся от жадности пьяным воздухом степей; упивался запахом трав; слушая свист птиц и сурков, рыдал и смеялся... Падая безумцем на траву, я хватал ее руками, кричал: «Моя, вся моя!..» Вскакивая, по­ дымал руки к солнцу, похвалялся: «Свет­ лый хозяин неба, смотри: я, монгол Наг- дар, — свободен!» Распахнув ворот хала­ та, подставлял голую грудь ветру: «Степ­ ной хозяин, столкнись с грудыо монгола Яагдара! Столкнись!» Я подбегал к озеру, ложился на берег, пил верблюжьими глот­ ками, опрашивая: «Хватят ли воды? Пьет монгол Чагдар!» Такова сладость свободы... Она была ко­ роткой, короче ноготка мизинца, но па­ мять о ней не вытравит время. Меня пой- .мала стража князя-разбойника Ачиту-Вана н бросила в тюремный ящик. Орел, попав­ ший в клетку, бьется, пока не умрет. Я бился, ломая доски черного ящика. Сидев­ ший в другом ящике старик говорил мне: — Сколько ни упирайся в скалу — она не упадет. Изломаешь ногти, нечем бу­ дет врага поцарапать. На утро меня избили бамбуковыми пал­ ками и повели, чтоб убить. Перешагивая через камень, уронил я сумку, инструмент <со звоном рассыпался. Стража отскочила, крича наперебой: — Что это? Кто ты? — Не черный ли лама? — Не тень ли ты злого духа? — Я — дархан!.. — Дархан!? Меня привели к юрте князя, заставили пасть на колени. Палило солнце, обжигал ветер. Я стал рассматривать княжескую юрту. Поверх войлока натянута белая по­ крышка. а на ней распластала синие крылья священная птица Таруда, она дер­ жала в большом клюве пестро-желтую змею. Решетчатая дверь юрты — мастер­ ство безвестного дархана — расписана си­ ней. желтой, красной краской и оклеена внутри белой бумагой. Всматриваясь в резьбу двери, я разглядел ее узоры: неза­ тейливые кружки сплетаются в цепочку тонкими брусками и квадратами. Худая работа. Я осудил вкус князя, отвернулся, рассматривая золотистые песчинки под но­ гами. Открылась дверь и вышел князь Ачиту- Ван. Все упали на колени, склонились, боясь оторвать лбы от земли. Я увидел маленького человека в дорогом золотисто- красном халате, с мечом на поясе; на но­ гах у него — китайские, на толстой по­ дошве, туфли; шелковые широкие штаны перетянуты по-киТайски выше ступней бе­ лой тесьмой: на голове — высокая шапка монгольского батыра. Енязь выпячивал вперед грудь, узкую, как у козленка, свер­ кал глазами, чтоб всем' было страшно. Мне вспомнилась моя добрая мать, ее слова: «Встретишь злые глаза, — не трусь, по­ добно овце, а убивай их глазами барса...» Я уставился на князя, не мигая. Он за­ моргал, отвернулся, голосом тонким торо­ пливо сказал: — Кто? Откуда? Как попал? Разбой­ ник?.. За меня ответил стоящий рядом монгол: — Дархан... — Ковать мечи! Ножи! Пики! Кинжа­ лы!.. Я стал вабом князя Ачиту-Вана. Пять лет я сидел, как бешеная собака, на цепи и беспрестанно ковал оружие. Руки мои загрубели, пальцы почернели и обгорели, лшйь глаза сделались острее лезвий моих кинжалов и мечей. Князя я никогда не видел, забыл даже его лицо, только хоро­ шо помнил юрту со священной птицей Га- рудой да резную дверь. Лишь на шестой год мы вновь встрети­ лись с князем. Первая встреча сделала ме­ ня рабом, вторая едва не лишила меня головы. Вокруг юрты князя стояли ма­ ленькие нарядные юрты его наложниц. Среди них — одна самая нарядная юрта: князь похитил дочь пограничного китай­ ского губернатора. Близкие люди князя шептались: «Маленькая Тан-Лю! Она злее гобийской волчицы, хитрее десяти лисиц». Князь -стыдливо 'прятал лицо и руки: они посинели от рубцов; глубоко впивались ногти и зубы Тан-Лю в тело князя. Князь ездил к великим ламам, богато одарив их, , просил помочь. Кто видел в те времена князя, говорили: — ¥ него лицо — вышорканная нога­ ми козья шкура: он высох, качается — серый камыш на ветру; он злой, злее де­ вяти шакалов, девяти голодных волчиц, девяти остроклювых стервятников. Страх охватил все юрты: ходили люди, к земле пригибаясь, говорили топотом. Нет лучше мудрости— незнания, нет луч­ ше блаженства — верить в счастье. Ни­ чего не зная о жизни князя, я ковал ему пики, ножи, кинжалы, мечи и верил: вы­ кую и свое счастье. Отыскался старый лама, сказал князю: — Храбрейший князь наденет на шею Тан-Лю золотой обруч смирения. Счастье любви — теплый ветер жизни — обви­ вать, ласкать его будет... Не подним-ая головы, лама добавил: — Бедному ламе добрейший князь даст десять баранов, трех пегих кобылиц, двух белых верблюдов, одного черного козленка.