Сибирские огни, 1947, № 1

ры — как стены. Наверху — снег, вни­ зу — жарко. Там сеют пшеницу. Люди живут иначе и поют на другой мотив: Что же красиво в долине широкой? Полосы хлеба — пшеница, ячмень. 1Кто же красивее? Да ты, черноокая, Ясная, словно бы солнечный день. Затем все мы, слушатели, пересаживаем­ ся на верховых коней и с песнями едем к охотникам Башка-уса, к скотоводам Кош-.Агача. И песни звучат убыстренно, в такт поступи лошадей, бегущих «трух- ней». Мы видим охотника, разжигающего костер в тайге, видим пьяного скотовода, возвращающегося из гостей. В каждом аймаке, в каждой долине — свой основ­ ной мотив, свои песни. И Кучияк кочует с песнями по горам Алтая. — Мы приехали с вами, — говорит он, — на самый юг нашей области, останови­ лись на берегу мутноводной Чуй. Лошади наши пасутся, щиплют маленькую серую травку,, а мы сидим у костра, отдыхаем. И песня отдыхает где-то в горах. Пока она снова не пришла к нам,- займемся ма­ ленько музыкой. Павел Васильевич берет дудку, срезан­ ную в лесу, и, как фокусник, показывает зрителям: — Шоор. На нем любят играть молодые пастухи. Он встряхивает головой, играет долго, увлеченно, слегка покачиваясь из сторо­ ны в сторону. На смену дудке в его руках появляет­ ся чуть заметная стальная скобочка с тонким язычком — -комыс. — Девушки и парни на этом инструмен­ те объясняются в любви,—говорит артист, берет скобочку в зубы, ударяет пальцем по стальному язы-чиу. — Вот так вот, будто слова выговаривают. И нам кажется, что вокруг нас — тайга, и что где-то под корнями деревьев звенит -маленький, невидимый ручеек, по­ том доносится трель соловья, но вскоре сменяется топотом, готовым в любую минуту превратиться в искрящийся деви­ чий смех. Затем мы видим топшур, сделанный из кедра, похожий на балалайку. Музыкант ударяет по волосяным струнам, и голос его начинает гудеть, как Тудит в полете шмель, вырывается несколько слов, -ска­ занных речитативом и строчка заканчи­ вается тем же протяжным: — У-у-у.у-у... Кучияк поет начало былины о каком- то богатыре, и в голосе его — что-то старческое, древнее-древнее. Порой кажет­ ся, что на сцене шелестят полуистлевшие страницы .книги веков, осторожно и бла­ гоговейно перевертываемые седовласым чтецом. — Хватит, — снова слышим мы голос Кучияка, оборвавшего песню минувших столетий. — Это очень длинно, *— объ­ ясняет он. — Дедушка Шонкор пел три ночи под ряд... Он кладет топшур на столик и повер­ тывается к -нам веселым, немножко озор­ ным парнем: —. Кони отдохнули, сладкой травы по­ ели — можно ехать дальше. Все берегом и берегом. Слева шумит быстрая Чуя, справа — горы до неба: заблудиться не­ где. Ночью луна дорогу покажет. Чуя впадает в Катунь. Луна плывет над этой рекой, все -выше и выше, — тут ее до­ рога. И мы поедем за ней — по берегу Катуни. Перед нами Уймонская долина. Большая гладкая, на озеро походит. Солнца там много, зелени много, снега на горах много,' всего там много. Алтайцы живут рядом с кержаками, песни их слу­ шают, себе чего-то маленько берут. И, в самом деле, песня становится пво- тяжной и чуть-чуть знакомой, — есть э ней что-то от наших старых русских «про­ голосных» песен, какие в Уймоиской до ­ лине на «гулянках» любят петь русские старожилы. Из Уймона — две дороги: одна —- ко­ лесная, в Усть-Канский аймак, другая — верховая, через Т-ерехтинекий -перевал в долину Караколо. — Мь( с вами еще не были на горах, где лежит вечный снег, — -говорит он. И мы поднимаемся с ним на высокий перевал, едем по -снегу, слушаем песни гор. По-том мы спускаемся а долину и поздним вечером встаем в большой круг парней и девушек. Они покачиваются из стороны в сторону и поют новые песни— кто какую придумает. Нам остается еще три аймака: Усть- Канский, Шебалин-ский и Эликманарски-й. В каждом из этих аймаков звучат иные песни, отличающиеся и по мотиву и по содержанию от всего, что мы слышали раньше. Наконец, мы возвращаемся в Ой­ рот-Туру, и нам жаль, что наше увлека­ тельное путешествие уже окончилось. Но наш проводник, певец и рассказчик знает, что нам не хочется расседлывать лошадей, и с лукавой улыбкой просит извинить его: Когда мь( с вами были в долине Башкауса. я забыл спеть две песни. Слу­ шайте «Охотничью кабаржиную». Слов ма­ ло, музыки много. «Слушай -меня. Я иду. я иду...». Вот и вся песня. Споем раз и опять начнем. Он закИ'Ды!вает голову, смотрит как бы -на небо, слегка приоткрывает рот, и мы слышим то скрипку, то звон крошечных серебряных -колокольчиков, то щебет птиц, а порой и что-то такое, что ни с чем сравнить нельзя. Мы сидим, затаив дыха­ ние. и смотрим на певца. И всем нам ка­ жется, что тут какой-то обман зрения. В -самом деле, стоит только на секунду за­ крыть глаза, как тотчас же вся сцена за ­ полнится музыкантами: вместо одного че­ ловека будет оркестр. Человек-оркестр обрывает враз -и музы­ ку и песню. Он не ждет аплодисментов и раньше, чем мы успеваем притти в себя, указывает рукой куда-то вверх: — Вон на скале стоит кабарга, — меня слушает. С этой песней можно подойти к ней близко. Так делают хорошие охотни­ ки. Я тоже так делал.