Сибирские огни, 1947, № 1

минуты своего сына, своими руками его обмыли, похоронили. Я не знаю, где на­ няла могила. Может уж и сравнялась, с землей, и никто ей не поклонится. !1 сколько их, могилок, этих безвестных! — Я тоже... завидую. — Ты — тоже? Боже мой! — Мария ринулась к Ольге всем телом, налила, я сжала ее другую руку. — Ты — тоже? И у тебя...сын? Неужели единственный? — Да. — Прости меня. Как же я раньше не подумала... Я ослепла от собственного горя. Й лицо твое даже не разглядела, а сейчас уже темно. — Но за что прощать. Я слушаю, как о себе.. — 1 Как тебя зовут, подруга, милая? Ольга? Хорошее, имя. Спасибо тебе! Но я еще должна сказать... Я хотела по порядку и вот сбилась. Знаешь, прости, по я все-таки буду говорить о себе. — Говори, говори. Мария отвернула манжет гимнастерки, на руке у нее отчетливо засветился ци­ ферблат часов. — Скоро Москва. — Я тебя провожу, — сказала Ольга. — Или, может, заночуешь у меня? —• Спасибо. Я прямо на вокзал. Те­ перь слушай, как я узнала подробно про ванину гибель. Я непременно расскажу это. Значит, так. Доставили к нам на передовую, на самолете, одного бойца из нартязанского леса. Пакет он должен был отвезти в штаб фронта. У нас ему но­ чевка вышла, и он зашел в саибат, ногу перевязать: рана у него не совсем под­ жила. 1 Спрашиваю, из какого отряда? «Гибель фашизму», —• говорит’. Это ва- нин отряд, где он был комиссаром. Я промолчала, а вечером разыскала блин­ даж, где остановился партизан, и вижу: сидит он на пеньке, один, курит. Рас­ скажи, говорю, про вашего комиссара Ивана Петрова, я его знала немножко. ' Только правду, мол, говори! Партизан посмотрел на меня, с такой обидой. «Еак же я моту неправду про Ваню сказать? Он мой друг был сердечный и я для него вот этими руками могилку рыл!..» Он мне этими словами сердце перевер­ нул . Пришел к ним в отряд, или, вернее, приполз парнишка, безо всяких докумен­ тов. Почти замерз он, губы у него едва разлшались, завернут в тряпки, грязный, « коросте. Говорит, из плена во второй раз убежал, из смертной ямы, — их уж и раздели там, для смерти. Просится в партизаны, спокойно так просится, только глазами сверкает. Ему не сразу довери­ лись, порешили одеть, накормить и оста­ вить пока. В первом же бою он показал такую храбрость, а главное, такую ярость, что партизаны даже удивились. Многие из них берегли огонь в сердце,— кто за жену, кто за дочку, или за вну­ чат замученных: почти у каждого была, своя зарубка. Но про Ваню они так думали: когда успел он, почти мальчик,, накопить столько лютости ® сердце? Па первый раз никто ему ничего не сказал, будто не заметили. Пднаво од с такой настойчивостью шел па все опас­ ные дела, что о нем скоро заговорили. И не только поверили ему, а и полюбили. А вскоре его назначили комиссаром. Партизан сказал мне, что Ваяя комис­ сар был строгий и справедливый. Ходил в кожаной куртке с меховой опушкой, — на нем вся немецкая, трофейная одежда была, — и в казацкой кубанке. Веселый* говорит, белозубый. Это я, конечно* представляю себе и как сейчас вижу та­ кого Ваяю. А вот — «строгий», «спра­ ведливый» — этого я понять не могу. Я ведь не видела Ваню с 1940 года, когда он из десятого класса пошел на действи­ тельную, совсем мальчик, увалень, да еще и набалованный... Я думаю, что и тут ои, все-таки, больше мальчишкой был. Партизан сказал, что Ваня пришил на ку­ банку широкую красную ленту и, как его ня уговаривали, что, мол, под прицел лезешь, —• не хотел ее снять. Вот в эту самую ленту и влетела нуля... Мучился он ужасно. То без памяти ме­ тался, меня звал, то приходил в себя к говорил, что умирать не хочет. Партиза­ ны дежурили около него по очереди, жа­ лели его... Ваня промучился три д а и умер в полном и ясном сознании. Со все­ ми простился и мне велел передать свой сыновний привет. Партизан подробно рассказал про похо­ роны. Я раскрыла полевую сумку, выну­ ла ванину карточку, показываю: «Этот?» Он даже встал от удивления: «Откуда вы его знаете?» «Я, говорю, мать ому». Он смотрят на меня во все глаза: «Что же вы раньше не сказали, теперь я вас на всю жизнь измучил». «Спасибо, говорю, — знать легче, догадываться тяжелее». Он взял меня за руку, спросил разреше­ ния, и поцеловал мою руку, — говорит за Ваню, за такого сына, за героя... Совсем стемнело и поезд медленно впоаз в предвокзальную путаницу составов, пу­ тей, мостов, виадуков. Слабо мерцали фо­ нари под черными покрышками, отбрасы­ вающими длинные тени. Мария забилась в свой угол и иетомлешго молчала, сов­ сем невидная в темноте.