Сибирские огни, 1947, № 1

задремал, а я накинула шинель и сижу, не магу подняться. Тут вошла машинистка Зиночка, взгля­ нула на меня, пробежала письмо гла­ зами, потом положила обе руки мне на плечи, и вышла. У нее у самой три бра­ га, один ва другим, на фронте погибли. На фронте у нас не принято говорить о личных потерях. И никто не утешает, у нас все больше молчат. Дали 'Мне посидеть с полчаса, потом прислали сестру — дежурить около р а ­ неного, — а мне приказали явиться на командный пункт. Пришла, откозыряла. Командир пристально посмотрел на меня, — вижу, знает все. Дает он мне срочное поручение: добраться до разве,дроты тг Там, в одном из блиндажей, разыскать ра­ неного разведчика. Ранен, говорит, но­ жом, надо попытаться спасти. Неторопли­ во так изложил задание, предложил пов­ торить маршрут. А ю прощанье вдруг «казал: «Надеюсь па тебя, Мария...» Мы с ним около года в одной части на пере­ довой были, и он два раза у меня в сап- бате отлеживался. Вижу, жалко ему не только разведчика, но и меня тоже. Тут же, на рассвете, я собралась в путь, мне надо было перебраться пешком через лесок, а рассвет ветреный был и серый. В небе прожекторы поднимаются и голубым светом освещают сугробы. Я "как будто в последний свой путь вышла. «Мария, -— говорю себе, -— у тебя н и ­ чего в этой жизни не осталось, стара ты и нуста...» Тут как раз усилился обстрел. Я шла. ire хоронилась, во весь рост, потом побе­ жала. Я в тот момент хотела, чтоб меня убило. Бежала под пули, останавлива­ лась, подставляла всю себя: «на, . на, возьми!». И ни одна пуля не нашла ме­ ня, ни один осколок! Только рядом ЛО­ ЖИЛИСЬ, да подвизгивали, да в снег за ­ рывались... Женщина замолчала. Ольга, уже но стесняясь, во все глаза смотрела на без­ вестную сестру свою по несчастью. Каж­ дое слово незнакомой этой женщины об­ жигало ей сердце, и она сидела в напря­ женной, застывшей позе, пе смея поше­ велиться. Поезд постоял на какой-то станции с досчатым, стандартным зданием вокзала и, гукнув, пополз дальше. Женщина повер­ нула к Ольге крупное лицо с темными провалами глаз и сказала с упреком, ко­ торый, очевидно, относила к самой себе. —• Очень трудное оказалось поручение. Пришлось бороться за жизнь раненого, не имея почти ни одного шанса на спа­ сение. Тут мало простой добросовестности и С т а р а н и я . Тут надо по только суметь поднять в раненом остатки его сил, но и отдать ему. или как бы перелита в него собственную свою духовную силу, веру в жизнь. Я тогда два дня и две ночи не отходила от разведчика и вот, когда он уснул, наконец, спокойно, меня отвели в . отдельный блиндаж и приказали вы­ спаться. Осталась я о дн а , легла, думаю, — вот сейчас, наконец, поплачу. И вдруг стал> мне стыдно. Какое я имею право лезть под пули? Я — одна из миллионов вот таких же матерей, я — член партии, я , военный 'врач? Это (правда, что нет у меня больше Вани, но если я просто возьму и умру — немцам не будет от меня никакой отплаты за Ваню. А я должна отплатить. Пока идет война, я должна отплатить сторицей. Пусть по­ смотрят, гады, как умеют ненавидеть русские женщины! И вот не сумела я заплакать. Никто не видел моих слез. Ты — первая видишь. Мария тяжело обернулась к Ольге, ра­ зыскала ее руку и сжала горячей, силь­ ной ладонью. —• Тебе я скажу все. Он, ведь, один у меня был. ему всего двадцать лет, та­ кой хороший, способный -мальчик. Род- ' ненький мой, ничего-то он в жизни ощо но видел, а сколько всего перенес: в пле­ ну два раза был и два раза бежал, во второй раз его, почти голого, партизаны подобрали, зимой. И хоть бы умер-то он в горячке боя, — а то мучился сколько, и как не хотел умирать, и как звал меня... Я уж старая теперь, отжила, отдала жизни все, что во мне было, и стала я. как выжатый лимон. Прости меня за та ­ кие слова, позволяю их себе только в эту минуту. Но я снова еду на фронт и У меня, значит, еще остается мое единст­ венное счастье. — его никто не отни­ мет, — счастье бороться ка родину. Мария вытерла лине большим белым платком и снова нашла в ' темноте руку Ольги. — Я отдохнула у мамы, отоспалась, напряжение фронтовое ослабело и вот горе напало на меня. Я часто думаю так: будет последний салют, будет победа, ликованье. Я тоже буду радоваться: я слишком много видела, чтобы но радо­ ваться победе. Но я заплачу тогда, как все те, которые слишком много потеряли. Мы будем думать: вот и конец, нам уж больше совсем нечего ждать, — к нам никто не вернется. Я наше горе станет еще горше. (Ведь, правда? Как по- твоему? — Да. Я тоже об этом думала. — - Вот. Знаешь, как странно: я завд-. дую матерям, которые видели' пбСледййе