Сибирские огни, 1947, № 1
вишь. Вдову Степана Шароглазова, своего бывшего хозяина, приголубил... «Обрастает мужик», — недовольно по думал Роман, и уже не мог побороть в се бе холодка отчужденности к радушному и расходившемуся все больше Никишке. Только необходимость дать отдых коню заставила его остаться на ночлег. Утром, не дождавшись завтрака, уехал он от Никинки. Через час увидел с перевала Мунгалов- ский. и чувство еще неизведанной радо сти1 подступило к сердцу, жарким током разлилось по жилам. Он постоял, полюбо вался утопавшим в черемуховых садах поселком, синими зигзагами Драгоценки, праздничным видом земли и неба и стал спускаться по желтой, жгуче блестевшей дороге. Справа от дороги, в неглубокой залитой солнцем лощине, словно люди с раскину тыми в скорби руками, горюнились клад бищенские кресты. Буйным, нежно пла менеющим цветом цвели на кладбище ди кие яблони, ласково шумели молодые бе резки. Над ними в синеве заливались ве селые жаворонки, но немо и безутешно горевали кресты на заросших бурьяпом могилах, пока не подкосило и не смешало с землей их беспощадное время. За годы гражданской войны бревенча тая кладбищенская ограда обветшала и во многих местах повалилась. По всему клад бищу спокойно разгуливали и щипали горный острец овцы и козы, курчавые ягнята бодались на могилах. При виде кладбища на минуту охватило Романа знакомое чувство строгой и уми ротворяющей грусти. Он вспомнил про до рогие его сердцу могилы отца и деда и захотел поглядеть на них, поклониться им неясным поклоном. Через широкий пролом в ограде заехал на кладбище, слез с коня и. ведя его на поводу, пошел к могилам. Томимый, воспоминаниями, молча постоял над ними, выполол с них сорную траву и пошел обратно, вспугнув по дороге грев шуюся на серой замшелой плите гадюку. Недавней грусти его как не бывало. Не заслонила она его дум о предстоящей встрече с живыми, светлых надежд и ожиданий. Он подходил уже к развалившимся во ротам, когда внимание его привлек выкра шенный в голубую, выгоревшую от солн ца краску высокий с тремя перекладинами крест. Его неодолимо потянуло подойти и узнать, кто из посельщиков похоронен под нарядным крестом. На средней переклади не креста вилась затейливая вязь церков но-славянских букв. Подойдя вплотную, стал читать надпись и вдруг задохнулся от внезапного, затопившего душу горя. Надпись гласила: «Здесь похоронена Дарья Епифановна Козулина, безвинно погублен ная двадцати четырех лет от роду. Мир праху твоему, дорогая дочь». — Да что же это такое? — спросил он, глядя в ставшее черным небо. Когда немного пришел в себя, увидел, что конь потянулся к росшей на могиле- траве, ухватил порядочный клок и стал жевать, но тут же выбросил жвачку, не довольно Фыркнув. «Эх, Дашутка, Дашут- ка. — вырвалось у Романа. — Унесла ты, видно, в могилу такое горе, что отра вило оно даже траву на ней. И что это приключилось с тобой, что поделалось?». Обхватив руками крест, он опустился к его подножию, и все сильнее, все острее переживал свою потерю. Беленький смель чак-козленок подошел тем временем к не му и лизнул его в руку. Он привлек коз- ленка к себе и, гладя по шелковистой шерсти, пожаловался: «Беда-то, брат, у меня какая». Походкой смертельно уставшего челове ка покинул он кладбище. За воротами, са дясь на коня, долго не мог попасть ногою в стремя. Только выехал на дорогу, как из-под сопки донеслась до него лихая партизанская песня: Ружья в гору заблистали, Три дня сряду дождик лил. П ротив б е л ы х м ы восстали, Журавлев там с нами был. Спеша и задыхаясь, отчетливо выгова ривая каждое слово, пели звонкие маль чишеские голоса. И столько было в их пенни удали и задора, столько упоения жизнью, что Роман невольно улыбнулся. Ему было приятно, что песня, которую сочинили они вдвоем с журавлевским ор динарцем Мишкой Лошпаковым, стала до стоянием детворы. Ему живо вспомнился июльский день в богдатской тайге, нака нуне боя, когда, перебирая лады синеме- хой тальянки, Мишка поделился е ним мечтой о хорошей партизанской песне. «Мотив-то я к ней подобрал, а вот слов подходящих выдумать ие могу», —• ска зал он. Роман согласился ему помочь, и целую неделю бились они потом с Миш кой, чтобы «складной и ладной» получи лась песня. А через месяц ее распевала вся партизанская армия, давно тосковав шая о своей собственной песне. Четыре года прошло с тех пор. Много раз слышал Роман свою песню, на Ш и к е и на Амуре, под Волочаевкой и Читой. Но никогда она не утешала его так, как утешила теперь. «Словно черти поют», — позавидовал он, встряхнувшись, и заторопил коня, чтобы поскорее увидеть ребят. И вот он увидел их. Они шли навстречу ему босые, в белых и красных рубашках, в заломлен-
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2