Сибирские огни, 1946, № 5-6

В ^ряде стихотворений поэт говорит о своей родне: о покойном деде-краснобае, на бандуре которого он -заиграл «еду- ру» о дядьке-балагуре, яро которого сообщается в виде сенсации, что он «за­ бросил пожни» (?) и стал рыбакам; а за­ одно и о «коне-ипреньке», только тем и знаменитом, что перегрызал уздечку и уходил в степь. Во всех этих стихах не чувствуется не только современной, но и старой Сибири. М. Скуратов пытается нарисовать какую- то ^ «вневременную» Сибирь, пользуясь’ «нейтральными» образами и деталями: тайга, снега', «Байкалушка»; неподвижный, застойный быт, взятый в самом общем плане. Дата «1946» на обложке книги со­ вершенно необязательна. Мало того: она воспринимается с некоторым недоверием. Стихотворения в книжке не датированы. Лишь «Москве» имеет дату: 1925 г. Ви­ димо, автор и сам чувствовал, что оно должно вызвать недоумение. Но все равно остается непонятным, зачем понадобилось ‘вытаскивать из архивной пыли этот сти­ шок, суть которого в том, что «берлож­ ный» Скуратов вылез из берлоги и «у стен Кремля, у закорючек улиц хватает жизнь». Любовь к Москве? Но ведь одно дело любовь к Москве, как политическо­ му и культурному центру Родины, и дру­ гое — любование «забытыми закоулками», «закорючками-улицами» и «нарядными трам­ ваями». Включение в сборник этого стихо­ творения свидетельствует лишь о том, что поэт за 20 лет знакомства с Москвой не удосужился написать о ней ничего нового и даж е не узнал ее как следует, — ибо если б узнал, то понял бы, как безнадеж­ но устарело его стихотворение. Это не единственный пример некрити­ ческого отношения М. Скуратова к своим старым стихам. В 1926 году было опубли­ ковано его стихотворение «Байкалу», где рассказывается, как пришли люди на бе­ рег озера и рубят леса, как там «свищет сдуру пьяный паровоз», а от рева паро­ ходов околевает перепуганная рыба. Запечалилось седое море, Оскудело золотое дно... Люди добрые, какое горе, Люди добрые, зачем оно? Трудно яснее выразить отрицательное отношение к культуре. И мы, конечно, не стали бы вспоминать об этом «прехе моло­ дости» М. Скуратова, если б он не вклю­ чил его в рецензируемый сборник. Правда, он его несколько перекроил. Если в преж- нем варианте автор горевал вместе с ра- зобиженнйм Байкалом, то теперь он уго. варивает «Байка лушку» жить с людьми в ладу. Если раньше утверждалось, что при появлении людей «облысели сразу берега», то теперь сказано: «оживились сразу бе­ рега». Если раньше стояло: «Им не жаль пригожего Байкала и красу дремучую не жаль», то теперь эти строки звучат ина­ че: «Не узнать пригожего Байкала, — по­ мутился, даж е вчуже жаль». Цитирован­ ное немногим выше четверостишие тоже, разумеется, переделано: Не волнуйся ты, седое море, — Знать, тебе смириться суждено. С нами ты живи в ладу, не в ссоре,— Прояснится (?) снова Рыбье дно! Автор не замечает, что его попытки перекроить все навыворот ничего не из­ менили в существе дела. Осталось проти­ вопоставление природы и человека, как двух враждебных сил; приход людей по- прежнему характеризуется как «невзгода» и попрежнему дохнет рыба от рева паро­ ходов. Следы такого ж е неприязненного враждебного отношения к человеку, к культуре остались и еще кое-где. Так, з стихотворении «Байкальское» читаем: Где же молодость, краса и сила? Не о том ли плачется земля, Что тебя вокруг исколесила В два кольца железная змея? И ревут, горланят паровозы... (Конечно, это старые стихи! Но неуже­ ли М. Скуратов до сих пор так не любит па­ ровозы, что считает необходимым вклю­ чать эти стихи в сборник 1946 года? М. Скуратов находит привлекательные краски для описания старины: Проскакало прошлое на тройке С золоченой писаной дугой. Гулаваны, ямщики, попойки, Не о вас ли петь за упокой? («Московский тракт»), А того, что выросло на месте этого прошлого, — поэт не видит и только вы­ сказывает робкое желание П оглядеть бы из углов медвежьих(?), У б е д и тс я бы воочию — как По-иному молодой проезжий Оживил заброшенный мой тракт. Именно, следовало бы поглядеть! Мы еще ничего не сказали о стихах последнего раздела, названного «Война и Родина», Здесь М. Скуратов коснулся, наконец, современной темы. Но здееь.то он и потерпел, как поэт, наиболее жесто­ кое поражение. Вот первое стихотворение этого раздела — «Родимые дали». Перед нами уже зна­ комый пейзаж: тайга, река, зимовье. Ав­ тор вспоминает, как хорошо было Поставить на угли с бурдой (!) котелок, И золу мешать, и душистый чаек На этом привале, над чашкою дуя, Весь день попивать не спеша... Война помешала автору посетить эти места, и от этого они стали ему еще дороже. Ясно, что все это имеет весьма отда­ ленное касательство к большой теме «Войны и Родины»! В «Двух поколениях» описывается «ста­ рый дом с дощатой крышею», который «живуч уютом дряхлых бабок и дедов» и который «обнимет жаром родных печей и клонит спать». Этот-то мир, по мнению автора, и защищает «красноармеец- постовой на рубежах родной страны». Комментарии, как говорится, излишни!