Сибирские огни, 1946, № 4

•склоненную, кудрявую голову, с седыми прядями на висках. Глаза ее тихо свети­ лись из;под ресниц и еще нежно и моло­ д о было очертание слегка удлиненного лица и темных, длинных, беспокойных бровей на чистом лбу я тонко вырезанного рта. Только в круглой линии подбородка проглядывала предательская вялость, да •еще у глаз — он увидел это при перзом свидании — сплелись крошечные морщин­ ки усталости. И еще появилось в этом милом лице, в котором он с легкостью, как в давно знакомой книге, читал смены чувств и на ­ строений, — еще появилось в этом лице новое, пугающее выражение невысказы- ваемой и тем более разящей боли: внезап­ ная, обморочная бледность, каменно сж а ­ тый рот, молчание, — все укрыто, упрята­ но и только в глазах (об этом сама Вера, конечно, не догадывалась) — только в глазах — боль. «Раненые глаза», — как определил про себя Петр. Вот такой взгляд был у нее в первую их встречу и еще сегодня, когда она вернулась из гос­ питаля. "Она никогда, ни в чем не обманывала его и вся, без остатка принадлежала ему. Он узнал и помнил ее молодой и краси­ вой, — ему она всегда казалась красивой, — теперь же он мог без труда вспомнить ее всякой, — усталой, несчастной, злой, несправедливой, — но она никогда не об­ манывала ©го ни в чем, даж е в мелочах, даж е во внешнем. Она не подводила бэо- вей, не красила ресниц -и волос, и забыва­ ла пудриться. «Принимай меня такой, к а ­ кая я есть на самом деле», — как бы го­ ворила она, не боясь предстать перед ним в кухонном переднике, неодетая, с крас­ ными от стирки руками. И все-таки, он любил ее одну и верил ей одной — и сейчас, кажется, еще неж ­ нее и крепче, чем всегда. Не смерть ли сына соединила их так крепко и с новой силой? Или — война и долгая разлука? К аждая их встреча могла, ведь, оказаться последней. Он был уже ранен однажды, а недавно его контузило и засыпало землей так, что пришлось его откапывать, а потом он отлеживался в санбате и даж е начал было заикаться и глохнуть. Об этом он, правда, не написал и не сказал Вере ни слова... — Как странно вспоминать, что война еще идет, — тихо сказал он и, помолчав, добавил. — Гляжу на тебя, Веруша, и на вот эти башмачки ребячьи и как-то про войну забываю. — Вот и расскажи про войну, нельзя ж е молчать и все таить про себя. — Спо­ койно и с легким укором ответила Вера. Он немного помедлил и вдруг с жаром, торопясь и прерывая самого себя, загово­ рил о войне. Как долго, иевысказываемые, копились в нем эти мысли, как они, ока­ зывается, жгли его, радовали, мучили! Уже давно минуло то время, когда он и его товарищи своими руками рушили мо­ сты, русские мосты, созданные такими же, как и он, мастерами. Конечно, все будет построено снова, и не кое-как, не на жи ­ вую нитку, чтобы только проити вперед, как это они делают сейчас, — а еще прочнее и красивее, чем было раньше. Но никогда не будет забыто страшное разрушение и муки тех дней и ночей. — Знаешь, я, ведь, в партию вступил на фронте, — говорил он. — Я комму­ нист теперь, а вступил потому, что мне это было ужасно необходимо, — когда даже мысль о победе была такой далекой и трудной. Я всегда думал что вступлю в партию только в очень трудный момент и, значит, когда это будет очень нужно. И вот, так и вышло... Видела бы ты, как меня принимали: сейчас же после атаки, один рекомендатель погиб, другой сидит весь перевязанный, грохот и вой кругом, все мы черные, как черти, потные, злые, — ата­ ка неудачная была и с большими потеря­ ми. Я успел только сказать, что верю в победу, а потому и ©ступаю. И мы на­ скоро успели протокол написать, и опять пошли в атаку. Он то придвигал к себе, то отодвигал рюмочку с цветком и, пристально разгля дывая мирные, бархатные, прелестные л е ­ пестки его, не переставал говорить: — Я много видел, Веруша, даж е слиш­ ком много на одного человека. Я видел разрушенную плотину Днепрогэса и Кер­ ченский ров тоже видел... Что ты так на меня взглянула? Да , я видел, и не только Керченский... И все это ложилось и ло ­ жилось на Меня, приживалось во мне, копилось... Ни один человек, я думаю, не вернется с войны тем же, каким он вы­ шел из дому. Но дело не в этом... Он всТал, заложил руки за спину и медленно прошел по комнате, стараясь не греметь сапогами. — Д ело в том, что теперь мы непобе­ димы. Мы слишком много видели, мы слишком много пережили, чтобы еще ког­ да-нибудь отступать. Да какое — отсту пять... Мы идем вперед, и ничто, в самом деле ничто, нас не остановит. Вот ^мы, с а ­ перы и строители, — рабочие войны, — если нужно, мы сутки стоим по брюхо л ледяной воде и строим переправы, в я з ­ нем в трясинах, валим лес под опием. И никто не думает в эту минуту, что оп всего только человек, что ему холодно, и он устал так, как никогда в жизни не уставал, что он, ведь, смертен, и смерть его ищет и может найти каждую минуту. Война — это тяжкий труд, Веруша, и война — это подвиг, кровь и смерть, и снова подвиг. Но мы словно стали бес­ смертными, потому что мы должны побе­ дить и покарать. Мы войдем в Берлин. Я верю, что и я тоже войду в Берлин. Я— Петр подошел к Вере, обнял ее за пле­ чи, склонился и прошептал ей в ухо: — Мы с тобой, Веруша... Мы с тобой слишком много потеряли на этой войне, чтобы не верить... Вера опустила голову еще ниже и вдруг уткнулась в жесткий рукав Петра.