Сибирские огни, 1946, № 4
— Возьмите, сестрица, под подушкой... — прошептал Максим, не открывая глаз. Вера бережно вынула из-под подушки треугольное письмецо и робко оправила одеяло на Максиме. — Это он матери все пишет, зовет к себе, не приедет ли, — объяснил Иван Иванович, с удовольствием, хозяйственно припрятывая в шкапчик чистый конверт и бумагу. — Матери? Голос у Веры надломленно зазвенел. Иван Иваныч закрыл шкапчик, оглянулся и увидел, как Вера, бледнея и ища опо ры, опускается на табуретку. — Вера Николавна,.. — топотом поз вал ее Воронов. — Эх, Вера Николавна! Он тяжело повернулся на бок, словно желая защитить ее, закрыть своим плечом от всей остальной палаты. — Это ничего... Я вспомнила... я поду мала... — хрипло шептала она, глядя на него сухими, замученными глазами. — Вижу, — тихо, с суровым участием проговорил Воронов. — Про кого вспом- нида-то?, Про мужа иль про сына? — Сын. Муж — живой пока. — Она провела дрожащей рукой по виску. — Сейчас как раз приехал, на побывку. — Ну и славно. А ты с нами время ве дешь. Отдохни-ка, да ступай. А захочется — ко мне в гости приходи. — Обязательно приду, Иван Иваныч, к вам. Она уже оправилась и даже порозовела немного, и Воронов, словно решившись, задержал ее руку в своей. — А ты приголубь его, Максю-то. И тебе легче будет, и ему. А? Вера Нико лавна? Прости ты меня, пожалуйста. — Обязательно, — шепнула она и креп ко закусила губу. — Не за что прощать. * * * Она пошла домой пешком, завернула по дороге на почту и сдала письма, адрес же Максима записала и спрятала к себе в сумочку, — он жил в Рязанской области. Другое письмо было адресовано в Грузин скую республику — в город Цхалтуба. Вера шла по солнечной, шумной улице, все замедляя шаги и безраздельно отда ваясь горьким, палящим мыслям о гибели сына. Звал ли он ее, как Максим? И где похоронен он, Леня, в какой безвестной братской могиле? *Нужно было это передумать все здесь, на улице, потому что дома ее ждал Петр, и она не могла туда принести своего горя. Она долго шла, петляя по переулкам и, наконец, усталая и, как ей казалось, « г вершенно спокойная, завернула в свой двор. Еще издали, в тени у старого клена, что свешивал свои ветви через забор, она увидела одинокую фигуру Петра. Он сто ял и смотрел на нее, немного понурый, без пояса, с заложенными за спину рука ми. Она ускорила шаги и, улыбаясь, и страшась, как бы он чего-нибудь не за метил, бодро 'воскликнула : — Вот я и освободилась. Ты давно при шел, Петя? Гуляешь? Пойдем-ка, я пока жу тебе наш цветничок. Он ничего не ответил и, покорно ссуту- лясь, пошел за ней. На усталом и потном лице его бродила едва заметная, неуве ренная усмешка, которую так хорошо пом нила и знала Вера: он как будто разду мывал о чем-то трудном или строго спра шивал себя о чем-то. Обычно, видя у не го такое лицо, Вера, на всякий случаи, замолкала, стараясь не мешать ему. И сейчас она привычно замолкла и по шла вперед, между грядками, показывая 1 ему дорогу. — Вот наш цветничок. Ребячья гор дость! — коротко сказала она, показывая ему на скамеечку. Осторожно, стараясь не, задеть грядки своими грубыми сапогами, оя поднялся в цветничок, заглянул в сырое, заросшее бурьяном жерло щели и глуховато оказал: — Удивительно. Недоверчивая усмешка медленно спол зла с его губ и лицо стало ясным и не доуменным, как у человека, который толь- ко-что проснулся. — Удивительно, —• повторил он, глядя: на нее во все глаза, и Вера поняла, что и усмешка, и задумчивость его к ней не от носятся — скорее всего, он просто устал или чем-нибудь огорчился, посещая семьи своих товарищей. — Вот анютины глазки, смотри, Петру ша, попались одни лиловые.. Здесь вот ро машка, резеда. А это — просто горох. I Она сорвала один цветок, подала его Петру, и он бережно взял его. — Ну, как там, в госпитале? — Обыкновенно. Палата у меня — тя желая, у всех ноги раненые... Она вздохнула и подняла брови, что означало у нее трудное раздумье. — Нет, пожалуй, не обыкновенно, — созналась она, немного помедлив. — Как-то все не так, как я ожидала. — Проще? Грубее? — жестковато спро сил Петр, поглаживая гладко выбритые щеки. — Вот так же и на войне. Ты то ж е сказала бы: все не так, как я дума ла... Ты еще-то пойдешь туда? Она быстро взглянула на него: — Непременно. Завтра. — А чем ты расстроена, Веруша? Она поспешно нагнулась над грядкой,, хотела сорвать еще один цветок, но пожа лела. — Нет, я ничего. Ужасно, оказывается, у меня неумелые руки. И я совсем не привыкла быть на людях. Просто — ди карь я. — Пустяки, привыкнешь, — оказал он, так ж е сурово и утвердительно, как и Во ронов... ...В сумерках она привела мужа домой. Он, прежде всего, бережно поставил цве ток в воду, она же вскипятила крепкого кофе, которое он так любил, опустила шторы и уселась у настольной лампы со своим вязаньем. Петр отпивал кофе маленькими глотка ми, смотря на ее смуглые, гибкие руки, на
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2