Сибирские огни, 1946, № 4
так она у него расписана была. И смех, и грех. Лукин в ту пору в крепости был, он на плацу откровенно оказал, что отец Яков не дело , а срамное игрище затеял. Не знаешь — ш икать или смеяться... Ну, чертежный Рах-ижан тот хоть из персов, ему над верой нашей надругаться поло жено, а почему отец Яков за это взялся? Не иначе, как из гордости... Таисья Ивановна помолчала, пристально даглянула на Загоскина и улыбнулась. — Ну, вот теперь ты и про представ ление знаешь... Не все подряд про Пе чаль говорить... А тревога какая была, когда в крепости озна-лись, что ты во второй раз в дальний поход ушел не спросись ни у кого... Сержант сказывал, что правитель -сгоряча погоню хотел за тобой снарядить. Д а куда, там! Кто бы согласился в такую даль, на зиму итти... Кузьму, бедного, потом сколько разов на Кекур таскали, но он на тебя ни слова не сказал. Сержант говорил, он через Калистрата знает, что Кузьму все н асчет ' золота допытывали. Но я тебя знаю — тебе никакого золота не надобно, такой уж ты беосеребрянный человек. Вот что я вспомнила! Узнать хорошо бы, когда Кузьму да Демьяна бесееребр-енников по минают... — Сейчас я тебе скажу все очень точно, — сказал Загоскин и выдвинул ящик стола, где хранились gro бумаги. — Ты не пугай только меня, Таисья И ва новна. Скажи прямо — случилось что нибудь с Кузьмой? Зачем ты поминать его хочешь? — Нет, батюшка, ничего не случилось... Загоскин отыскал .в бумагах знакомую ■книжечку в малиновом переплете и начал ее перелистывать. — Козьма и Дамиан, Таисья Ивановна, дважды в году именинники — 1 ноября и 1 июля... Как хочешь, так и считай. В ноябре день Козьмы и Дамиана — бес- серебренников, а в июле просто Козьмы ' и Дамиана. Как ж е так получается? — Уж не нам это судить. Так от свя тых от-цо-в установлено. Жив , жив твой Кузьма, ппа-ведный индманин. Нешто это святцы у тебя? Тогда погляди, когАа- празднуют Левонтия да Владимира, а свой-то день, поди, и сам помнишь. — День мой — в августе, да только я ■его много л ет не праздновал, а надо бы... Гляди-ка, Таисья Ивановна, как име нины собрались — в одном июле месяце и Кузьма, и Левонтий, и Владимир... — Вот как хорошо-то... Мы с тобой сразу всех и вспомянем. Хорошо это, когда у человека свой праздник заведен для радости. — А раньше всего мы твой день встре тим, Таисья Ивановна: восьмое октября не за горами... И весело встретим, не все нам печалиться. Что о старом помнить? Ж ить надо, Лаврентий Алексеич. Мне — конец свой скорить, а тебе — жить да жить. П оду май только — тебе и сорока л ет нет еще, а на седой висок свой ты не гляди. Живи н не гнись, как и раньше не гнул- ! ся. Только вот ты с индианкой сплохо вал. Надо было тебе ее в крепость везти, да ко мне определить, вроде как для ус лужения. Ну, и жили бы невенчанные, если она креститься не желает. И как еще жить-то можно было! Ну, да что по делаешь... ...— Теперь остается про Кузьму рас сказать тебе. — Таисья Ивановна вытерла глаза углом платка. — Плачу я од того, что люди такие еще есть на белом свете. Ах, Кузьма, Кузьма, правильный какой индиан-ан. Ты только подумай, что он ра ди друга сделал , на что пошел. Прежде объясню, как он от меня отчество полу чил. Я — в годах, да и он немолод, i Кузьмой как-то вроде и неловко его на зывать. А отчества у него и нет, как у новокрещена; придется самой 4 придумы вать. Мужа покойного Сидорычем велича- i ли. Вот я объяснила все дело Кузьме, спра шиваю: «хочешь ты у нас Сидорычем бу дешь?» Он, ты знаешь какой, сразу не от ветил, дым трубочный пустил и мне отве чает, что, мол, если такой обычай русский не плох, то он отчество- принимает, ежели только за этим к -попу не надо итти. Страсть он их не любит! Ну и стал сра зу он у меня с отчеством. Сначала долго привыкнуть не мог, а -потом откликаться стал . И меня он по- имени — отчеству обучился величать, только у него кдк - to чудно получалось, не выговаривал по полному-то... Ж ил он у алеутов в казенной ба-раборе, на про мысла ходил и очень старательным счи тался. Чуть смелое дело какое надо со вершить — л-е-редовщики сразу: «Никто, как только инд-ианин Кузьма Сидорыч на это способен...» Особо он любил на кито вый бой -в море выходи-ть, лучше ©го гар пунера и -не было. А по городу o-н, как и раньше, с рогатиной своей ходил. Только o-н, замечтался, заскучал, .все о тебе вспо минает. Ко мне заверты-вал часто... То ложюу, из дерева вырезанную, принесет, то какую вещь по хозяйству сделает; pv- ки-то у него -ведь золотые я долго, долго со мной говорит — и по-русскому и по- индейако-му, сколь я их речь понимаю ма лость... Все тосковал он, бедняга, детей своих вспоминал, говорил, что один, как -перст, на свете. «Что ж , — утешаю его, — выходит судьба- такая, Кузьма Сидорыч. -Вот, мол. и я одна-одинешенька оста, ла-сь». Посидим, да погорюем; вместе-то лучше. Хорошо его в крепости все узна ли. Д аж е Кали-сФратка-толмач с ним стра-сть как обходителен стал. А для че го? Начальство -видит, какой это вндла- нин -удивительный, и стало так решать — мы, мол, его немножко теперь приласкаем и -покажем всем, kjk дикого индианина к русской жизни обернули... Любят у нас, страсть любят чужими руками жар загре бать! Но Кузьму -не купишь. Он мимо Кали -страта пройдет и от его бого-мерзкой ро жи отвернется... Так -и не удалось им Кузьму Сидорыча обернуть ни к чему —
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2