Сибирские огни, 1946, № 4
восседали в гнездах, набитых до краев теплой шдстил-кой, и кричала уже не по- летнему. Слабый ветер передвигал легкие листья и сваливал их в овраги. Листья — желтые, почти белые, багряные —• ползли как оплошной покров, по земле. Рябиновые гроздья пылали в светлых ча щах, яркие пичуги раскачивались на ря бине, лениво ссорясь из-за добычи. Тор жественный свет спокойного солнца •блуждал по соснам, и оии казалась блед но-алыми до половины стволов. (Вода озер стала еще чище и студеней, мох на болотах поголубел. Д о заморозков было еще далеко. Загоскин бродил по л е сам, закинув за плечи ружье. После большой душевной вдтряюки он снова чувствовал потребность в покое и уеди нении. Он блуждал между кустов, оку танных паутиной, лешие лопасти клено вых семян падали ему на плачи, если птицы не успевали их перехватить в воз духе. Однажды от возвратился домой поздно, когда свет луны и тень от листвы пере межались на лесной дороге. В окне к а бинета горела одинокая свеча, видно бы ло, что за ней никто не смотрел и она оплывала. Марфа сидела » а крыльце до ма и смотрела на лес и родник, играв ший при свете луны. Загоскин неслышно подошел к Марфе и обнял ее. Она испу ганно .вскрикнула, отшатнулась и задела рукой за холодный ствол ружья. — Д о какой поры ты бродишь, барин, — сказала она с укоризной. — Заманят тебя к себе русалки, али леший куда за ведет. А тут сидишь одна и день и ночь, тоска гнетет. Д а и не любишь ты меня. Кабы любил — ж алел бы. А то намедни коробейник приходил, а ты мне так ни чего и не подарил — полушалок али там еще что. Не от корысти какой мне' это •надобно, а чтобы видела, что любишь. Каменный ты какой-то, бария; жизнь у тебя нелегкая была. И ты против других -— человек отменный... Таких — жалеть надобно, вот я тебя и жалею. — Марфа прильнула рябиновыми губами к небритой щеке Загоскина. — Спать я постелила, •вот все сижу да жду тебя... — Иди, спи,! — сказал Загоскин — Я ещ е посижу. Он зажег новые свечи в кабинете и за нялся работой. Он писал заметки о Ме щерской стране, о ее курганах, кладах, развалинах древних городищ. В одном из могильников он нашел куски янтаря и океанскую раковину, просверленные по средине; их носили в ожереиъи. Он раз мышлял о путях, которыми пришли сюда варяжский янтарь и раковина Индийского океана, и не заметил, как в комнату во шла Марфа и, что-то шепча, стала ло житься спать. Среди ночи Загоскин ус лышал какой-то шорох под окном. Он распахнул раму и увидел босого мужика в рубахе из холста и домотканных порт ках. В правой руке он держал рукоять железного кистеня. — Прости, ради христа, барин, если вапужал, — сказал мужик. — Д а ты не больно пугливый. Я тебя в лесу сколько ,ра,з видал —• идешь, не боишься ни зве ря, ни человека. Окоь^ько раэов мы с то бой едва не встретились. Я зверя в твою сторону гнал, не знаю только, примечал да ты. Лисицу я намедни в кустах поднял, у Черного лога. Такая лиса — шерсть на ней ровно огонь! — Мужик улыбнул ся и переложил кистень в левую руку. — Ты не сумлевайся, — успокоил' З а госкина мужик. •— Нешто мы не нанима ем, если человек правильный бывает? Спасибо тебе за хлеб-соль. Прихожу к роднику, вижу на бережку что-то бе леется, наполовину лопухом прикрыто. Глянул, а там хлеба изрядный ломоть. Мне один старец сказывал, что в сибир ской стороне для нашего брата, разбой- вика, полочки возле изб понаделаны, и на полочки жители кладут харчи. Я так на тебя и помыслил, как, хлеб увидел... Фйлатка-разбойник помолчал, погладил темную бороду и огляделся по сторонам. — Мужики, которые лес рубят, — про молвил Филатка, — про тебя говорят, что правильней тебя человека здесь не найти. Вот я и рассудил — схожу к тебе ночью и поговорю о своей беде. Л ежу я часто в овраге и гляжу на твои окошки, они чуть не до зари светятся. И мне ироде как веселей. Одно только про званье — что разбойник. Вот, вся моя снасть тут, — Филатка показал на ки стень. — А разве им от зверя, который поважнее, оборонишься?' Какая это, к б е су, оборона? Я как у барина в егерях был, много всякого оружия перевидал. По моей судьбине, так мне штуцер пола гается, а я с одной этой колотушкой хо жу . А ты ведь и взаправду, барин, меня не боишься, — улыбнулся Филатка. — Я тебе зла никакого не делал, — объяснил спокойно Загоскин и поглядел в угол, — не проснулась ли Марфа. — Грабить у меня нечего, дат я и не бо юсь. Слушай, Фидат, почему ты от бари на сбежал? — Барин — зверь, на всю Тамбовскую и на здешнюю губернию прослышан. Ж е ну мою снасильничал. Жена с позору уто пилась, дите малое осталось, померло, — тихо сказал мужик. — Я в барина стре лял на охоте, да сгоряча забьгл, что ружье бекасинником заряжено. А в него, чорта, надо было девять картечей мед вежьих всадить, — Филатка длинно и злобно выругался. — Ну, убег я и стал от людей прозываться разбойником. Л о вят, как зверя, и живу, как зверь... — Чего ж е ты от меня хочешь? — Яви, барин, божескую милость. Ж е лаешь, на колени стану? Лесами на Му ром проберусь, оттудова — на Волгу, а она, матушка,укроет. Уйду в понизовье к староверам. Мне старец показывал все пути-дороги по тайной берестяной книге. А с голыми руками мне не итти. Вот и молю — дай какое ни на есть ружьиш ко! Зарок тебе дам, землю съем, — на
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2