Сибирские огни, 1946, № 4

•симбирский асессор, протоиерей, два г у ­ сарских офицера, купец, кавалерийский ремонтер и в конце самом — ...«не имею­ щий чина такой-то; прибыл из российских владений в Северной Америке». Такое известие потревожит старый город. По­ чему —• не имеющий чина? Зачем он был в Америке? Уж не из разжалованных ли и сосланных за дуэль по причине романи­ ческой? *- 1 то такой человек делает и мо­ жет делать в Пензе? Любопытные бес­ церемонно начнут оглядывать вас, когда вы пойдете по Лекарской или Дворян­ ской улицам. Пензенские девицы будут припадать к оттаявшим окнам, туманя своим дыханием голубые стекла. А вечером, когда вы сидите в своем номере с запыленными обоями, мучительно разглядывая вид древних развалин и нимф на грубо намалеванных картинах, к нам обязательно кто-нибудь постучится. Это будет гусар, вымазанный от чикчир до густых усов биллиардным и картеж ­ ным мелом, или чиновник в старом синем фраке, вытертом на обшлагах, а, может быть, подвыпивший дьякон. И все они назойливо будут пялить на вас глаза, рассматривать как выходца с того света, задавать самые неуместные и 'бесцеремонные вопросы. Особенно их, как я заметил, смущает вид моего старого мундира без эполет. Какой-то чембар- сший помещик прямо спросил меня — давно ли из Сибири? Ничего не подо­ зревая, я ответил, что Сибирь покинул в прошедшем году, имея, конечно, в виду свой переезд из Охотска до Уральских гор большой сибирской дорогой. Тогда помещик, обнаружив внезапно какую-то стеснительность, заторопился и поспешил откланяться. Этот и еще другие случаи дали мне понять, что многие считают ме­ ня за одного из тех людей, которые в 1825 году на площади перед Сенатом на­ чали свой славный и трудный путь, при­ ведший их в недра Сибири...». ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ ...«Закрывая глаза, вспоминаю Аляску. Вижу, как нас застала первая метель на Квихиаке. Струи жесткого снега проно­ сились по замерзшей земле, мутно белые вихри скрывали дневной свет. Лыж у нас не было, и мы шли по тундре с трудом, едва переставляя ноги, и слышали, как вокруг нас шевелятся подвижные сугро­ бы; снег передвигался, как передвигают­ с я пески в пустыне во время урагана. Вот тогда-то я потерял рукавицу с левой руки. Я ползал по земле, силясь ее най­ ти, разрыхлял правой рукой снег, но все было тщетно. Обнаженная кисть уже не гнулась, и я чувствовал такую боль, как будто она была погружена в расплавлен­ ное железо. Особенно болел палец, на котором я носил подарок сержанта Ле- еонтия — тесное железное кольцо с над­ писью «Жизнь и смерть»... Я попробовал обернуть кисть краем моего лосиного плаща; боль на время стихла. Пальцы еще шевелились все, кроме одного, — безыменного. Вскоре мы с Кузьмой вошли в заросли ивняка, где ветви царапали мне лицо и цеплялись за одежду. Это было нашим спасением. Снежную бурю мы пережида­ ли в мелколесьи. Кузьма почти ощупью нарубил топором ивовых ветвей и сделал из них подобие шалаша. Непрочные сте­ ны нашего убежища тряслись и гнулись под напором ветра, метель готова была раскидать их. Сидя в ивовом шалаше, я старался хоть немного отогреть обморо­ женную руку, пряча ее то з а 'п а з у х у , то тихо проводя ею по голенищу мехового сапога. Когда метель стихла и мы вышли из своего убежища, Кузьма отрезал край полы от моего плаща и обмотал куском ласины обмороженную руку. К пальцу с кольцом невозможно было прикоснуться— так он болел. После метели, как это ча­ с т ^ бывает, взошло яркое солнце. Ивы стали золотыми, нескончаемые снега поро­ зовели, а небо походило на голубое мо­ ре с белыми от изморози краями. К вечеру мы увидели огни Бобрового Дома. Радости и удивлению Ке-ли-лын и ее индейцев не было конца. У огня очага сидела оиа, Одноглазый и тот мо­ лодой индеец, который когда-то привозил к нам письмо на бересте. Никто даже не спросил меня — зачем я пришел под этот убогий, но гостеприимный кров — все было понятно без слов. Бедные дети натуры! Виновны ли они в диких обы­ чаях, в коих проводят они грубую жизнь свою? Во время нашего ночного пира нам прислуживал пожилой индеец; я без тру ­ да узнал в нем бывшего тойона, превра­ щенного Ке-ли-лын в раба-калгу. Нога его была заключена в сосновую колодку. Одноглазый и молодой индеец о чем-то долго шептались, кивая на раба, который всем видом своим выражал скорбь и у г ­ нетение. Оказалось, что между моими друзьями шел спор, когда удобнее всего исполнять обычай предков и принести ра­ ба в жертву? Я йостарался отговорить их от этого и они решили попросту про­ дать ка лгу соседнему племени, если оно даст хорошую цену. Перед тем, как отпустить Одноглазого и молодого индейца, Ке-ли-лын говорила с ними о делах селения. Заботы ее были неистощимы. Она спрашивала — и порядке ли у индейцев ловушки для охоты на зверей, убраны ли на зиму рыболовные снасти, каковЭ виды на зимнюю охоту, запасен ли корм для собак? Я, просвещенный европеец, был удивлен таким вниманием индианки к своему на­ роду. Ке-ли-лын приказывала Одноглазо­ му при дележе охотничьей добычи лени­ вым и нерадивым охотникам давать мень­ шую долю, награждая умелых и отваж ­ ных. Наконец, Одноглазый, Кузьма и мо­ лодой индеец ушли и мы остались вдво­ ем с Ке-ли-лын... Судьбе угодно было, чтобы! этот ночной пир превратился в брачное торжество... О, номера «Брази­ лия»! Бросаю записки и иду открывать—