Сибирские огни, 1946, № 4

вращающего речь травмированному испугом рабочему, и в качестве окулиста, делаю- * щего сложнейшую операцию на роговице глаза, хотя до этого он никогда не дер ­ жал в руках ножичек Грете; и в качестве гинеколога, делающего открытие в пато-, физиологии и спасающего женщину от смерти; и хирурга, делающего операцию под гипнозом; и терапевта, спасающего человека от безнадежно запущенной пнев­ монии и т. д. А в том, что каждая из этих побед сваливается на голову читате­ ля, как г,ром с ясного неба. Мы не видим политического нарастания элементов овла­ дения профессией, нас берут в свидетели каждый раз гари новом качественном скач­ ке, и мы воспринимаем его, как атракцион. Бзятъ хотя бы эпизод с операцией под гипнозом над Коржайиновым, Мы ни разу не наблюдали ни одного случая даже простейшей психо-терапии в практике Андрея и вдруг по наитию, по чистому вдохновению молодой врач решает, из-за невозможности •применить обезболивание, загипнотизировать такого человека как Коржавинов. Единственная неудача постиг­ ла его в случае с молниеносной скарла­ тиной у взрослого человека, так ведь это все равно, что легочная чума, т. е. случай безвыходный, как правило. Почему же удивляется герой, что за ним укрепляется репутация чудотворца? «Спас, спас!» — со злостью и отвращением передразнивал о й . .. Почему вокруг работы инженера, плоти» ка, электромонтера, пекаря, наконец, нет всей этой патоки чувствоизлипний». Да по­ тому, что те, кто говорили! «Спас, спас!» точно так же, как и читатель, видели только ослепляющие, как удар молнии, удачи Андрея, и ие видели медленного и трудного процесса количественного нако­ пления опыта. Поневоле вспомнишь суво­ ровское: «Помилуй бог, сегодня счастье, завтра счастье, дайте когда-нибудь и ума». Автор собрал все самое лучшее в прак­ тике своего героя, а как оно возникло по­ казал недостаточно убедительно — не сумел вскрыть черты обычного в необыч­ ном и превращение обычного в необычное. А в этом суть подлинного искусства. Но дело не только в том, что автор неумело возвеличивает своего героя, он еще рев­ ниво оберегает его от всяческого влияния со стороны. Андрей д о всего доходит сво­ им умом, своим трудом, собственными уси­ лиями. Старый опытный врач Андронов любит Савельева, но он его не учит. Мы не видим ни единого случая копда бы Андронов вывел его из затруднения, на­ толкнул на правильное решение. А это просто невероятно. Без врачебной среды молодой врач не может нормально расти. Отдавая все ту ж е дань увлечению ха* рактером своего героя, автор, часто не замечая этого, ставит его в ложное поло­ жение. (Так, в самом начале романа сцена, в которой Андрей едва не погибает во время пурги, написана так, как пишутся трагические финалы. У искусства есть свои законы. Нельзя показывать одинако­ во и человека нырнувшего, чтобь$ всплыть и человека, камнем идущего ко дну, хотя вода и того и другого внешне поглощает совершенно одинаково. Разница в самочув­ ствии человека, в его способности бороть­ ся со стихией. У Югова же в эпизоде- пурги цель и средства явно не соразмерен- ны. Ж елая с самого начала показать ге ­ роя с наилучшей стороны, он ставит его п явно безвыходное положение, чтобы «ис­ пытать его силы». Вот он заблудился. Вот уже выбился из сил, ibot уж е засыпа­ ет в сугробе... Но воля берет верх и «осторожно ступая, он «обрел» и, конечно, набрел на жилье — иначе бы роман не состоялся. В результате автор просто попугал чи­ тателя, заставил его цопусту волноваться, и цель осталась не достигнутой из-за явно­ го пережима приема. В глазах читателя Андрей предстал не человекам сильной воли, способным на отчаянную борьбу, а просто счастливо избежавшим смерти го­ рожанином, едва не погибшим из-за соб­ ственного сумасбродства, так как он отпу­ стил возчика, самонадеянно взявшись до­ браться до прииска по незнакомой ему д о ­ роге ночью и в пургу. 'Страсть к сильным эффектам — одна из слабостей автора. Он часто ставит своему герою препятствия там и так, где и как они совершенно не работают ни на сюжет, ни на раскрытие образа. Причем все эти препятствия, по большей части, внешние, то это пурга, то стальной канат, едва не оторвавший голо­ ву герою, то ночная тайга, в которой блуждает Андрей, то никому ненужная джигитовка, кончающаяся опасным паде­ нием Савельева с лошади. Придумывая всякие внешние эффекты для раскрытия образа героя, автор вместе с тем оставляет в тени, целый ряд дей ­ ствительно важных обстоятельств той борь­ бы, участником которой является Савельев. Так, картина нравов я быта золотой тайги 1929 г. нарисована очень смутно. С одной стороны вредительство изображе­ н о 'к а к самовольные действия Дурасова,. вербующего дураков, вроде Крайде, так, за здорово живешь, согласившегося на ри­ скованнейшую диверсию, с другой стороны —какие-то смутные намек» на вредитель­ ский центр в области и вдруг совершенно неожиданное исключение Кострова из пар­ тии не ставленниками этого центра в об­ ласти, а его же членами, бюро райкома. Тут политическая наивность автора пере­ ходит всякие границы. Такой опытный » закаленный политический боец, как Кост­ ров,, в руководимом им райкоме не мог оказаться в меньшинстве. Его мог исклю ­ чить только вышестоящий партийный ор­ ган, захваченный врагами народа. Чего же стоят Костров, как большевик, если у него под носом, в его собственном доме, враг стал хозяином? Д ля центральной идеи книги, это, конечно, только эпизод, но эпи­ зод, заставивший всю пятую часть романа переключить в авантюрно-приключенчески*' план. Случилось это потому, что в первых четырех частях главное внимание автора было поглощено разработкой характера Андрея, а когда эта задача оказалась вы­ полненной, пришлось наспех решать целый ряд задач, развязывать все сюжетные узлы, устраивать судьбы десятка персонажей. Не увлекись автор к, концу романа ро­ камболем, Костров вырос бь( у него в дей­ ствительно обаятельный и глубоко чело-