Сибирские огни, 1946, № 4

•оставляющая хорошев впечатление образа­ ми хороших советских людей и тонким чувством алтайского пейзажа, поэма А. Смердова «Пушкинские горы», расска­ зы С. Сартакова и К. Локотков а, все-таки не спасают поло:жения, основные троизле- деиия журнал ьной прозы постигла тяжелая неудача. Плохое состояние этого основного ра з ­ дела журнала показывает, что потеря идейной бдительности, субъективистско- формалистская путаница в оценках, бес­ печность, самоуспокоенность, узко-профес­ сиональное любопытство, смазывающее вопрос о смысле и пользе произведения для воспитания народа, — все эти поро­ ки, конечно, как поветрие, распространи­ лись всюду. Но миновали их -и «Сибир­ ские огни». А мы, Союз писателей, стре­ мясь помогать работе нашей периферии, по РСФСР, нередко критиковали мягко, не вслушиваясь в смысловое звучание произ­ ведения, как это и было с романом Ф. Олесова «Прощание молча». При озна­ комлении с № 1 журнала была раскри­ тикована дурная, импрессионистски-рас- хлябанкая манера письма Ф. Олесова. А когда вышел в свет № 2 журнала, -стало ясно, что беда романа Олесова не только з манере письма, а в отсутствии у автора ведущей идеи и вообще ясного понимания целеустремленности своего романа. Толь­ ко притуплением художественного чутья у редакции журнала можно объяснить тот факт, что никого, например, не встревожи­ ло крайне размашистое построение, романа, безграмотный язык персонажей. «Эх, боже ты моя, боже ты моя!» или в частушке про уголь поется: «для машинов, для теп­ ла» и т. д. -Старики-шахтеры, пенсионеры ч, надо полагать, уважающие свое досто­ инство люди, говорят каким-то нарочитым, .подчеркнуто странным языком, путано вы­ ражающим их мысли. «Ты раскинь, разве же товарищ Сталин позволил бы нарушить Донбасс или вооб- Щв. котя бь< с четверть метра земли на­ шей? Нипочем. А немец со всей Европы машину (!) собрал и даванул (!) и наш солдат — отступает» (стр. 27, № 1 ). Старики говорят: «распроединую» (о рюмке водки. А. К.), «память -резинко­ вая», «нынече», «хана». У старого шахтера Евграфа фамилия с вычурами: «За-езжай- во-двор». В картине городского базара колхозницы кричат: «барашка молодая», «ноничи», на речном мосту девицы в ча­ стушке поют: ’ «Гармонис, гармонис, Пожалуста, не женис». Подобных примеров, пропагандирующих безграмотность и небрежное отношение к языку, можно было бы привести много. Наряду с этим в романе встречается не­ мало вычуров дурного вкуса, вульгарных спёнок на базаре, в учреждении, в клу ­ бе, где проходит сеанс «человека.оркест- ра» и т. д. Вульгарная развязность со­ четается здесь с отсутствием такта и аб ­ солютной беспечностью насчет того, как «работает» во всех этих сценках (словно .рассчитанных на исполнение -их на эстраде!) слово и действие. Например, по поводу появления на ул-вце шестидесяти пятилетиего физкультурника, ярого спорт­ смена и чудака Трофима Сергеевича, ко­ торый бегает «в трусиках небесного цве­ та», — обыватели обмениваются такими репликами: *—Ка-жное утро сигает по городу на­ гишом!.. Чего милиция смотрит: сра-м-то, однако, какой, едва прикрыт. Особенно злыо спрашивали: — За что его одарили орденом Ленина? (№ 1, стр. 46). Или: «базар посещает артист театра имени Куйбышева Семен Потапович Ляли- ков. Он исполнитель роли Сталина в пьесе «Кремлевские куранты». Лялихова знает каждый -мальчишка-. Ляликов — ве­ дущий актер труппы. Зрители, встречаясь с ним на базаре, прочувствованно жмут руку: — За яичками? — Нет, баранинк-и. — Семен Потапыч, не загляните ли на свободе погостевать? Посидим, побол­ таем. — Отчего же, — благодушно соглашает­ ся Ляликов. — Пожалуй, часов в пять ежели, после реп-итиции» (стр. 48). Уж если «ведущий актер» городской труппы выглядит столь благодушно-пра- митивным, — от образов других горожан можно всего ожидать. Серафима, девушка- шахтерка, возлюбленная главного героя романа, Мити Безроднова, -исключительно биологичка и бесчувственна ко всему другому, кроме любовных переживаний. Беседа ее с матерью, посвященная памяти ее отца, нечто уникальное по своему ци­ низму, которой тем не мен-ее умилены и Серафима!, и мать ее, да и автор вместе с ними. Убогий внутренний мир Серафч- мь( раскрывается в ее полном неуменья вести даже самый обыденный разговор и вообще мыслить о чем-то другом, кроме любви, да ,и вся окружающая ее бытовая обстановка пропитана мещанством и тупой ограниченностью: «.. На комоде зеркало в виде сердца-, вазочка из папье-маше, за­ полненная бумажными васильками; сопер ница Бархатки — рыжая кошка из але­ бастра, баночки, скляночки, таинственного назначения цветные коробки, флакон с зе­ леным одеколоном, груда незаштопа-нных чулок и единственная в доме книга —■ «Шахтный электровоз» (стр. 14, № 2 ). Понятно, что никаких мыслей -и вообще ничего поучительного не почерпнет моло­ дой читатель из знакомства с героиней, у которой грамотности и интереса к куль туре хватает только на то, чтобы загля­ дывать временами в «единственную в даме книгу — «Шахтный -электровоз». Нам воз­ разят, что бывают ведь неразвитые, о т ­ сталые работницы, -и никому не заказано изобра!жать и их, — но с какой целью.’' Конечно, не для того, чтобы с любопыт­ ством озирать, как выглядит застой с его красками затянутого тиной пруда. А в романе, -к сожалению, обыгрывается био логически-нутряное, стихийное начало, бессознательность порывов, слепая сила плоти.