Сибирские огни, 1946, № 3

Но книжки М. Горького были по 32 страницы, а стоили три копейки штука. За шесть копеек я мог ку­ пить только 64 с т р а н и ц ы . Во- первых, совершенно невыгодно, а во-вторых, у меня нехватало одной копейки... Короче говоря, я купил «Как львица воспитала царского сына». Купив «Как львица», я тотчас же раскаялся. Мне казалось, что всяко­ му в Волчихе будет любопытно уз­ нать правду о Максиме Горьком, написанную им самим, и ясно, что до завтрашнего пятака книжки раскупят. Я побежал домой. Отец отказался выдать мне завтрашний пятак. Я пожаловался приятелю своему Микешке. Микешка был великий игрок в бабки и знаменитый опусто­ шитель огородов. Он презрительно дернул меня за длинный рукав тулу­ па: —- А это что? Зачем тебе дано?— спросил он гнусаво, подражая кузнецу. — Подпояшься потуже, и когда книжки выбирать — спускай их в рукава. Пойдем! Вместе выби­ рать будем. Так, до сих пор стыдно, — дове­ лось мне быть книжным воришкой. Но что мне было делать? Великое несчастье, когда в детстве задаешь себе вопрос и когда на вопрос этот не найдено ответа. Мы украли у лотошника все книж­ ки М. Горького, украли, дав себе слово вернуть их по прочтении. Но нам не удалось вернуть их... Мы опускали книжку в рукав, затем поднимали руку к затылку, будто почесаться, — книжка и проскаль­ зывала за пазуху. Отойдя от лотошника! и пощупав книжки, мы испугались. Мы побе­ жали к Микешке, залезли на печь, выпросили лампу у бабки Прасковьи и, завесившись от мира шубенками, начали читать. Печь раскалена, душно. Мы сиде­ ли голые. Бабка часто просыпалась и ворчала, требуя, чтоб мы не пере­ водили керосин и тушили свет. — Сейчас, сейчас, бабушка, доро­ гая, милая, сейчас, — просили мы. И мы читали всю ночь. Я не могу сказать, чтоб рассказы так уж понравились и так уж были понятны нашей детской душе. Но на сердце они оставили томление удалой тоски и исступленной, кипу­ чей, молодой и золотой страсти, которой и имени не подберешь. И затем было видно, что писал чело­ век справедливый, требующий прав­ ды и стремящийся удалить тяжкое, угрюмое и протяжно-жалобное чело­ веческое страдание. И еще одно: солдат был прав... Когда я шел домой, мне мерещи­ лось море, описанное М. Горьким,- мерещилось впервые в жизни. Оно мне казалось молочно-белым, все в огромных, застывших валах. Книж­ ки Горького лежали у меня за пазу­ хой. Пьяные мужики, горланя и ло­ маясь, ехали с ярмарки. Заборы в снегах. А дальше, по сугробам, заячьи следы. И сугробы прекрасны, как море. И от всей этой красоты слезы застыли на глазах и хотелось рассказать всем об этих слезах, о красоте, о снежном море, о холоде и тепле жизни. Дома торопливо раздеваюсь, хочу что-то рассказать, — опояска пада­ ет, а с нею и украденные книжки. Отец искоса взглянул на меня, под­ нял книжки и бросил их в печь. Тогда я обругал его теми" словами, которыми ругались возвращающие­ ся с ярмарки мужики. Отец избил меня жестоко. Я вырвался во двор, залез под амбар, а строили их в тех местах на вкопанных в землю торчком бревнах, таким образом, чтоб между землей и полом амбара оставалось пустое пространство в аршин и бо­ лее. Мне было невыносимо холодно, я дрожал, плакал. Отец испуганно бегал возле дома, звал меня, ia под­ нялась безбрежная и всесильная ме­ тель. Я прижимался к бревнам, гро­ зил отцу кулаком и сам про себя бормотал: «Солдат-то был прав! Не вылезу, замерзну, сдохну. Плачьте, ревите, не вылезу! Загубили, потом скажете, сына!» В 1916 году В том году жил в Кургане, сибир­ ском городке, неподалеку от Урала, Кондратий Худяков, живописец вы­ весок, поэт и мой приятель. Проис­ ходил он сам из староверов, не ку­