Сибирские огни, 1946, № 3
— Ну, вот, мы и дома, — сказал З а госкин, когда они съехали с корабля на берег. — Кузьма, пока не будет распоря жения правителя, ты будешь жить у меня. Обитатели Ситхи с удивлением разгля дывали их. Кузьма с длинным копьем и двумя ружьями за плечами шел впереди. За ним, припадая слегка на правую ногу, брел Загоскин. Шествие замыкал алеут, которого они наняли на берегу нести вещи. Они миновали приморский поселок, школу и парковый зашли в ворота Средней крепо сти. Вот и большой деревянный дом, тде жили холостые мореходы, мелкие чинов ники и выслужившиеся «промышленные». — Сюда, ‘Кузьма! — Загоскин открыл двери большой и светлой кухни. — Здрав ствуй, Таисья Ивановна, — сказал он громко кому-то. — Заждались, поди! — Кто это? — раздался голос из глу бины кухни. — Ах, батюшки! Никак это Лаврентий Алексеевич! Бог ты мой! Я сей час, только1 руки вытру. Уж и ле чаяла дождаться. — А я взял да и приехал, Таисья Ива новна. Тепло тут у вас, хорошо. Солнце светит... — Красношейии третий день летают. Ну, дай я на тебя теперь посмотрю, — 'высо кая пожилая женщина с добрым лицом подошла к За-гоекину и всплеснула рука ми: — Да вы ли это, Лаврентий Алек сеевич? — промолвила она тихо и отсту пила назад. — Что С тобой Уолько сде лали, Лавруша? — спросила она и опу стилась на лавку. — Нет, непохожий, вов се не тот. И в глазах веселья нет, — женщина вдруг залилась слезами. — Ху дой, страшенный, ровно индианин — весь в шкурах, не мылся, поди, долго. — Всего бывало, — весело сказал За госкин и прошелся по кухне. —Д а ты еще и хромой, — оказала жен щина, вытирая слезы. Ранили, али зашиб чем? Иглой, говоришь, гарокЬлол... Вот страсти какие. Завтра к лекарю сходи. Ну, тебе комнату твою открыть? Сейчас от крою, там все в порядке, никого не пус кала. А ты что стоишь, словно идол, — вдруг напустилась она- на Кузьму. — Ишь, какой страхолюдный, рогатину свою в дом затащил, не -спросясь. Иди -в сени ее по ставь,-в угол. Где это вы, Лаврентий Алек сеевич, такое пугало достали? Палку в губу за-сгремил и думает, чт’о очень даже хорошо. Кузьма, ворча, вьгаес копье на кухню. — Ты его не обижай, — -сказал Загос кин. — Он мне, Таисья Ивановна, жизнь спас. — А он язычник? — спросила женщина. — Нет, крещеный. — Что крещеный, это хоро-ш’о, а зачем у него палка в губе? Срам один смотреть. И ро-г-атин-у за собой таежае-т. А может и ничего человек, даром что из я-ндиан-. Ну, я тебе -верю. Как -з-вать-^о его? — Кузьмой. — Имя хорошее. А что он — у тебя будет жить? — Пока поживет. Ты -его, говорю, не обижай. — Обижать эря н-е буду. Только пусть воронам -не мблится. А то я индиа-н знаю — в це-ркви лоб себе расшибает при -наро де, а потом на ворону глядит умильно и творит языческую молитву. Тьфу! — Вот сама увидишь — у нйго святой Никола с языка не схЬдит. — Ну, ладно, пусть живет, чай не языч ник. Пойдем, жилье твое ртомкнем. В прохладной комнате Загоскина темне ли полки с книгами, висели пестрые кар ты. — Все так, как при ва-с было, Лаврен тий Алексеевич. Пусть ва-м индианин вещи заносит. А я пойду, -у меня делов .на кух не Mrforo. — Посиди немного, Таи-сья Ивановна. Ты мне скажи, как у тебя дело-то, по двинулось хоть немного? — Да все так же, Лаврентий Алексее вич, — вздохнула ж-еншина. — Вот те перь добрые люди научили господину На химову отписать, может, они помогут. Помню я сама Павла Степаныча, когда они здесь были; такой простой да- обходи тельный. Они из себя немного горбатенькие -и рыжеватые, но -очень добрые и справед ливые. Когда из Кронштадта, последний -корабль приходил, то я у командира опра шивала, где господин Нах-имов сейчас на ходятся, а он ответил, что на Черном мо ре. Обсказал, что надо- писать в морской штаб, а оттуда Павлу Степанычу перз- шлют. А уж они окончательно похлопо чут, даже до сената дойдут... Теперь мне толмач Калистрат обещал прошение соста вить, а хотите вы, Лаврентий Алексеевич, на-пишите. Таисья Ивановна Головлева, -стряпка, жившая в услужении у одиноких служа щих, была живой Историей Нб-во-Архан- гель-ска, -если не ес-ей Русской Америки. Ее привезли на остров Кадьяк маленькой девочкой, в 1794 году, когда Шелехов истребовал в Иркутске первых переселен цев для Аляски. Родители ее возводили вместе с Барановым крепость Оитх-у, заст раивали Якутат; отец Таисьи ходил с от рядом Кускова закладывать форт Ро-с-с в Калифорния. Восемнадцати л-ет Та-ись-я вышла замуж за слесаря Головлева, ма стера на все руки. Он чинил бастионные пушки, лил колокола- для продажи в К а лифорнию, исправлял ружья и помог о. Ве ниамину -соорудить башенные ча-сы на колокольне Ново-Архангельска. Головлев- умер во в-р-ам-я одной да еит- хинских голодовок. Российско-Американ ская компания не ус-пела -выплатить ему жалованья и наградных за выслугу лет. Так и началось горе Таисьи. Головл-жа, его золотые руки хорошо знал Александр Баранов, но с его смертью исчезли на дежды на получение вдовьих денег. Уехал в Россию старый барановец Ку-сков, кон чил службу в Ситхе Кирилл Хлебников, и память о слесаре Головлев-е умерла наве ки. По-следний свидетель — современник -Баранова — монах Ге-рмоген удалился от мирских забо -5 -в келью на Хвойный ост ров. Отшельник не хотел помочь Таисье, как ни просила о-на его подтвердить служ бу и труды ее мужа в российско-амери канских -владениях. Главные правители один за одним отказывали Таисье Голов левой в ее просьбах, в архивах никтс
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2