Сибирские огни, 1946, № 3
щее. Он опомнился, когда Бобровый Дом остался далеко позади. Кузьма яростно работал веслом. Загоскин дотронулся до ■плеча индейца и велел ему грести тише. — Мы будем отдыхать в устье при тока, — сказал русский. Когда они отыскали там место для при вала, Загоскин сделал засечки буссолью, определив местность, и улегся спать. Спал он долго — часть дня, вечер и всю ночь. Пробудился спокойным и веселым и дол го слушал мерный шум большой ели, вет ви которой закрывали от него часть неба. Теперь он решил объяснить Кузьме все. Тот, узнав о чем хочет говорить с ним русский, от удивления даже вынул ко стяную «колюжку» из губы. И действи тельно, Кузьма не верил своим ушам. Бе лый Горностай, смотря прямо в лицо ин дейцу спокойными серыми глазами, щу рясь от табачного дыма, коротко и просто разъяснил ему всю загадку, так долго мучившую простую душу Кузьмы. — Ты старый охотник и воин и мой друг, Кузьма, — говорил русский, — ду маешь обо мне, как о мальчике, и не мо жешь понять моих поступков. Мы] шли и идем с тобой вместе, вместе делим j$ie6 и опасности. Более того, ты спас меня, Кузьма. Ты, кажется, научил меня не ме няться в лице. Спасибо тебе за все. Мно го разных людей видел ты и сам говорил мне, что похожих' друг на друга душ нет на свете. Так знай, почему я не пошел к девушке Ке--ли-лын. Я не смог бы уйти от нее никогда; так говорит мне моя душа. — Ну и жил бы в Бобровом Доме... и я с тобой — начальником воинов у Ке-ли-лын. Я знаю больше Одноглазого и мальчика, убившего трех медвежат...' И все было бы хорошо. — Ты забыл кто я! Могу ли я, слуга Главного Русского Тойона в Ситхе, уйти жить к немирным индейцам? Д а нас с тобой обоих посадили бы тогда на железную веревку. , — Ке-ли-лЫн любит тебя... — Пусть так... Но ты знаешь, что в жизни ре все свершается так, как мы хо тим. — Слава Ворону! Ты, Белый Горностай, наконец, сознался старому Кузьме в том, что любишь ее. Больше мне ничего не надо. Тебе теперь остается одно ■— улы баться, как алеут, которому отрезают но гу. Чаще всего он отрезает себе ногу сам. Я не буду смеяться теперь над тобой, мне понятно все. Ты боишься власти сердца... Это бывает. И ты отрезаешь ногу... Зна ешь, что я скажу тебе, Белый Горностай. Ты воин, ты все-таки воин! А теперь я тебе открою одну тайну. Другому бы я не сказал, и другого бы ты аа эти слова1 ■мог застрелить, а меня ты не тронешь. — У индейца Кузьмы были слезы на глазах, которыми он видел сотни врагов и сотни зверей. — Знаешь, от чего дрожала моя рука, убившая столько врагов в честном бою? Когда мы с Ке-ли-лын гнались за индейцем Демьяном и потали в метель, — я уже рассказывал тебе об этом, — мы лежали вместе с собаками, прижимаясь друг к другу, чтобы не замерзнуть. И мы время от времени пожимали друг дру гу руки, чтобы узнать — живы] ли мы. И вот тогда, Белый Гориостай, на моих глазах выступили слезы. Я подумал, что ; ушли годы, и я не могу любить таких крепких и сильных девушек, как Ке-ли- лын! Я слышал, как дышит она рядом со мной. И вот тогда, когда на моих гла зах дрожали слезы, я услышал, как ее пальцы коснулись моего лица и пробежа ли по нему — от лба до узоров на ще ках. Ведь мы не видели друг друга, и она хотела концами пальцев узнать, не заснул ли я, а ть| сам знаешь, что спать в ме тель нельзя. И слезы старого воина оста лись на ее пальцах! Но она не отдернула их, притворилась, что не заметила и сжала мне локоть. Я толкнул ее руку — в знак того, что я жив! И она не подала никакого знака, что видела концами пальцев мое горе. И я тогда подумал другое — как хорошо тебе и ей, что вы можете любить друг друга. И я, клянусь святым Николой, едва не разревелся сно ва. На утро, когда мы выкопали нарты из снега, я посмотрел на Ке-ли-лын, и мне показалось, что ее глаза будто бы ; стали темнее. И она спросила, есть ли j у меня семья? Я ответил, что жену от нял когда-то у меня поп Ювеналий, а дети умерли от черной болезни после то го, как меня взяли в аманаты. Она опу стила на мгновение голову, а потом вско чила на нарты и мы погнались за Демь яном. Все! Больше ты ничего не услы шишь о слезах воина... Делай со мной что хочешь, Белый Горностай! Загоскин шутя замахнулся на индейца прикладом английского ружья. Железная рука Кузьмы вырвала холодный ствол из рук русского. — Я еще силен, — закричал Кузьма во все горло и, отбросив в сторону ружье, стал бороться с Загоскиным. Они катались по почерневшим листьям прошлогодней брусники, вдажная хвоя приставала к ах телам. Наверное, и Загоскин и Кузьма оба понимали, что воя эта шутливая борьба имела одну цель — скрыть друг от дру га чувства. Старый воин притворно крях тел, заключая русского друга в тесные объятия и .силясь опрокинуть его навзничь. Но Загоскин ловко подставил Кузьме ногу, и индеец рухиул на землю, едва не стук нувшись затылком о ствол поваленной сосны. Смеясь, как дети, они лежали на при горке, где солнце уже пригревало мох и бледную траву. Потом они достали труб ки, выбили огонь из «ремня и как по уго вору замолчали. Все вокруг молчало, а слабый ветер казался Загоскину большой невидимой птицей. Она летит в волшеб ную, не открытую никем страну, и. тонкий шелест огромных крыл приводит в трепет сердце путника. «Все живет и я живу во всем», — так думал Загоскин и старался охватить взором и душой все проявления великой жизни. Тень на прибрежном песке, вздрагиваю щая на солнце вода, ожившие муравьи, с:мола, тающая на стволах сосен, далекий
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2