Сибирские огни, 1946, № 3
обо всем. Наши люди забросили охоту, чужое племя забрало себе лучшие места звериной ловли. У нас начался голод. Мы ели ездовых собак, а потом — кожи нали мов и ремни упряжек. 'В окна пришлось вставить лед. Тогда девушка Ке-ли-лын пришла к самому храброму воину нашего рода — ты его знаешь — и сказала: «Помоги мне!» Одноглазый пошел с ней в хижину тойона. Ке-ли-лын приказала старому воину схватить пьяницу и увести его в землянку, где живут рабу калги... Тойон сначала думал, что это — сон, по том опомнился и заплакал. Рабы толкали его и радовались горю тойона. Теперь он живет там. Ке-ли-лын взяла его копье, меч, ножи и калюмет, который курят, ког да заключают мир. Она надела на себя рубаху из костяной чешуи, отобрала у тойона боевой шлем. Она, пойми, брат моего отца, сама стала тойоном. Такого случая не помнят старики на всем Квих- паке! Она начала войны и Охоты, захва тила у чужого племени бобровые плоти ны, взяла в плен воинов и обратила их в рабов. Мы давно не воевали; теперь нас боятся враги. У нас много мяса, сушеной рыбы и звериных шкур... Теперь, брат моего отца, скажи мне сразу, что нужно от нас русскому тойону и тебе? Я по сланец Ке-ли-лын и могу делать все, что вы захотите. Она сказала: «Садись в челнок и спеши к русскому. Узнай, не заболел ли он и его друг? Нет ли у них черной болезни, от которой выпадают зубы? Нужны ли русскому наши воины для охраны его в пути? Свези им желтой ягоды, лоевного мяса и рыбы». При этих словах индеец довольно улыб нулся. — Ке-ли-лын еще сказала, что если сюда придут чужеземцы искать че ловека с круглыми глазами, то дети Во рона убьют пришельцев. Клянусь своим копьем, что, если мы не одолеем пришель цев сами, — Ке-ли-лын пошлет за по мощью в Ситху. Вот, Белый Горностай, что я передаю тебе. Возьми кусок бере сты, сделай на нем изображение горно стая, в знак того, что я был у тебя. Так велела она. — Это сделала Ке-ли-лын, чтобы знать был ли ты! именно у нас? — усмехнулся Кузьма. — В твои годы и я мог бы за быть, что мне надо делать... Ладно, рус ский тойон сделает то, о чем ты про сишь. Что ты скажешь еще, победитель трех медвежат? — и Кузьма ласково по трепал молодого индейца по спине. Загоскин держал в руках бересту, солн це еще чуть слышно пригревало пальцы. Он обдумывал, что ему надо передать Ке-ли-лын, но никак не мог подобрать слов, — Загоскин вдруг ощутил, что он в эту минуту думает по-индейски. — Слушай, сын Ворона, — сказал он молодому индейцу, — зайдем в нашу хи жину. В хижине креола Загоскин раскрыл остроногий циркуль н начертил круг по средине листка бересты. Он обвел его границы красным, а затем нарисовал вну три круга горностая. Оставалось только начертать воду в виде широкой темноси ней ленты и украсить рисунок изображе нием трубки с кистью из перьев. Моло дой индеец, затаив дыхание, смотрел че рез плечо Кузьмы на блистающие краски. — Белый Горностай идет берегом ве ликого Квихпака, с ним старый индеец из Ситхи. Согласие и мир соединяют их,— так говорит береста, — воскликнул посла нец из Бобрового Дома. Все трое, как по уговору, переглянулись и отошли от стола, оставив бересту на нем, чтобы про сохли краски. — Что сказать Ке-ли-лын? — спросил индеец у Загоскина. — Скажи, что русский желает ей И всему Бобровому Дому удачи... что рус ский помнит ее... что мы здоровы. Я скажу главному русскому тойону в Сит- хе, чтобы он дал вам муки, пороху, сна стей для рыбы1, ловушки на зверя... Теперь расскажи мне о весне в индейской стра не. Я жду времени, чтобы выйти в Куско- квиму. — Земля проснулась, Белый Горностай. Когда я плыл меж берегов Квихпака, я слышал, как стучат рога лосей в лесах. Самцы дерутся между собой из-за подруг, молодые лоси скачут на полянах; это — к большому теплу. Лососи скоро пойдут в реки; мимо моего челнока они уже про плывали, и плавники их чуть не на палец высовывались из воды. Медведи просну лись и вышли к берегам. Все это — к теплу. Но куда ты хочешь итти? — ин деец вдруг поманил к себе Кузьму, ото шел с ним в сторону и стал что-то шеп тать ему на ухо. Оба они при этом улы бались, а Кузьма покачивал головой. По сланец, улучив мгновение, снова приникал к уху Кузьмы. — Он зовет нас в Бобровый Дом — от дыхать, есть медвежатину. Для нас сва рен веселый напиток из сладкой травы,— сказал Кузьма Загоскину. — Нечего, мальчик, шептаться со мной, передаю все русскому тойону. Теперь ты понимаешь, что никакого ножа в Бобровом Доме я не оставлял... Что ты скажешь Ке-ли-лын? Загоскин подошел к сосновому столу, облокотился на него и погрузился в раз думье. Табачный дым поднимался из труб ки. Сердце щемило. Пойти в Бобровый Дом?.. Но ведь это можно сделать всегда! А дело, подвиг? Ведь он имеет единст венное, не отнятое у него право на свер шение подвига... Надо научиться не ме няться в лице. Ке-ли-лын! Неужели он слабее своего сердца? Можно ли быть снежинкой, тающей на лезвии ножа? Он •явственно увидел индианку — ее глаза, губы и синие ресницы. Вся его жизнь предстала перед ним. Она звала его к подви гу и он с беспощадной ясностью понял, что на время должен быть одиноким. Он хотел затянуться из трубки, но увидел, что она погасла. Загоскин выбил серый пепел и повернул голову к индейцу. — Мы не придем в Бобровый Дом, — сказал он твердо. — Нам надо спешить к Кускоквиму. Кузьма, готовь лодку, завтра мы поплывем. Спасибо тебе, сын Ворона, твоему роду, девушке Ке-ли-лын
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2