Сибирские огни, 1946, № 3
Когда встало солнце, угли в очаге еще .звенели золотым жаром. Загоскин взгля нул на них, улыбнулся и повалился на шкуры. Спал он долго и снов не видел. В хижине креола путешественник про жил неделю. ГЛАВА ПЯТАЯ Снова нескончаемый снежный путь. Л ав рентий Загоскин хотел до наступления весны пройти к Большим Порогам. Почти неуловимое чувство близости какого-то живого существа ощутил Загоскин, когда ■он пробирался узкой тесниной близ устья квихпакского притока. Кто-то быстро шел по его следу! Это было очевидно. Воро- | ны с криком кружились над деревьями, ' дикие олени не раз вырывались из лесов I и летели, закинув рога на спину. Они | уходили от невидимого и упорного пре следователя. Но его долго не смог уви деть Загоскин. Легкая тревога овладела им. Ведь он , знал все. Перед тем как выступить из «одиночки», он внимательно оглядел пол и •стены зимовья. Прикинув высоту роста убитого креола, Загоскин вершок за верш ком исследовал стену и нашел то, что ис кал. Концом ножа он с усилием вынул из стены слегка согнутую свинцовую пулю и ■осмотрел ее. Северо-американские тундры скрывают любые следы; может быть и тот, кто идет по пятам русского, несет в кожаной суме груз медных патронов. Кто он? Креол с реки Мекензи, закутанный до глаз в пур пурное одеяло, с волосами, перевязанными алой лентой, — или белый человек с остекленевшими на северном ветру гла зами? Наконец, Загоскин явственно увидел преследователя. Он стремительно спускал ся на лыжах в долину с высоты1, порос шей голубыми елями. Как ловко скользил ■он между деревьями! Плащ, как парус, вставал за его плечами. Какой-то темный и длинный предмет летел по следу лыж ника. Что же? Придется померяться си лами! Загоскин лег за обледеневший камень, растегнул сумку и сосчитал заряды. Их всего пять. Пусть преследователь стреляет первым. Но бог мой! Он встал во весь рост из-за камня. Ведь это индеец Кузь ма... В руках его — неразлучное копье, за плечами — два ружья; на кожаном ремне вслед за Кузьмой бегут запасные лыжи. Свист лыж оборвался. Индеец остановился в трех шагах -от русского, выпростал ноги из ремней и стал снимать сумку и ружья. Он тяжело дышал — пот застывал на ли це, как стеклянная чешуя. Кузьма выти рал лицо краем плаща, но ледяная корка • нарастала вновь. — Слава Ворону, русский тойон, ты жив! — сказал Кузьма; — я принес твой мешок, принес пищу. Мы пойдем вместе. В сердце Загоскина что-то оборвалось. Он бросился к индейцу и обнял его. — Нет, Кузьма, дай я тебя поцелую,— ■пробормотал русский. — Погоди! — важно сказал индеец. Он опустился на снег и, не спеша, вынул из нижней губы «колюжку» — палочку из мамонтовой кости — отличительный знак индейцев-тлинкитов. Они троекратно поцеловались. Потом Кузьма снова вставил палочку в губу. — Мой отец, его звали Бобровой Л а пой, — промолвил индеец, — учил меня так: сначала огонь и еда, а потом беседа. Хочешь табаку, русский тойон? Загоскин с удивлением взглянул на зам шевый кисет с бисерным шнуром и уви дел вышитые на нем буквы — «Н. К» . Сколько недель его трубка была пуста! Он с жадностью затягивался крепким, д у шистым дымом. — Где ты взял табак, Кузьма? — Мне его послал Великий Ворон... Помолчи, русский тойон... Смотри, как разгорается костер. У меня есть котел, мы будем варить налима. Яркоирасное пламя, черный дым, золо тое марево и снова пламя! Так чередо вались цвета жизни. Загоскин выкурил три трубки подряд. Голова его сладко кружилась. Он глядел на индейца и ви дел лишь одно его лицо с каплями пота, осевшими в бороздах татуировки. Когда они съели рыбу, Кузьма собрал кости и кинул их в огонь. Потом он на бил трубку и лег у костра. Мерно пока чивалась кисть из орлиных перьев и лох мотьев кумача на чубуке трубки и инде ец также мерно ронял слова: — Люди Ворона говорят: Высокий светловолосый русский из Ситхи не сде лал никому зла. Он не сажал индейцев в котел с водой, не отбирал у них жен, не брал мехов. Русский шел через снега, не убивая никого, кроме зверя. Женщины Ворона говорят — русский не притраги вался к ним. — О, — вскричал Кузьма, — как вспо-i минает тебя одна из наших дочерей! Она сама хотела, чтобы! ты прикасался к ней, — добавил индеец. Загоскин отвернул лицо, будто от того, что не мог смотреть на жар костра. — Не смущайся, русский тойон. Ты заслужил любовь, заслужил ее храб ростью. Она хотела, чтобы ты прикасался к ней, но тебе пришлось уйти. Я остался у тойона, где ел морошку и ждал, когда этот сын змеи проснется. Но он выпил столько русской водки, что спал до утра. Я ушел. И тогда та, которую ты знаешь, — окликнула меня. Она спросила не ви дел ли я ее собаки с белым пятном на спине? Я ответил: «Нет!» Тогда она спро сила, умею ли я делать силок на горно стая? Я засмеялся и сказал: «Дочь Во рона, ты сама упустила горностая». Она ответила: «Старший брат, садись к мое му очагу, будем говорить прямо: ты слу га белого человека?» — «Нет, — ответил я, — сын Ворона не может быть слугой, а только другом. Я его друг с недавних пор». В тот день я был сыт по гор ло: ведь до этого ел я только мо рошку в хижине тойона. Потом я под нялся от очага. Девушка Ке-ли-лын не пустила меня. О, она так проникла в мое
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2