Сибирские огни, 1946, № 3
сгинок и деревянный, пестро расписанный шлем в виде головы ворона. И он тоже смотрел на гостя багряными глазами. — Почему ты хотела убить меня? — спросил он. Вместо ответа индианка подошла к го стю и сняла шапку с его головы. — Нет! — сказала девушка. — Нет, слава Ворону. Я думала, что ты из тех русских, которые купают индейцев в во де и дают им новые имена. Раскрой грудь. Слава Ворону — нет! У таких лю дей — цепь на груди... Она принимала его за священника! В памяти индейцев еще жил беспутный и хмельной отец Ювеналий, отнимавший у мужчин племени Ворона жен и дочерей. А здесь, в низовьях Юкона, приказчик Кол- маков еще недавно крестил туземцев в огромном чугунном котле. После этого стали рассказывать сказки о том, как злой русский человек варил живьем детей Во рона. Загоскин невольно рассмеялся, вспомнив об этом. — Меня зовут Ке-ли-лын. Так меня бу дут звать до смерти, я не хочу кре ститься. Пусть приходят длинноволосые люди, — я стану убивать их, как мед ведей... — А меня? — Ты обморозил себе щеки, беловоло сый, — вместо ответа сказала индианка. — Я дам тебе гусиного жира... Куда ты идешь один? Где твой дом, жена, дети? — У меня их нет... — Потому ты и не боишься смерти! Мне нет дела — куда ты идешь. Я накормлю и обогрею тебя. Если ты останешься жив, — вспомни меня... Как хорошо ты гово ришь по-индейски! Он сж ал кулаки. В первый раз его жизнь зависит от женщины! Но сердце Загоскщна радостно стучало. Он улыбнул ся и вновь почувствовал, к ак от улыбки балят обмороженные щеки и веки. Индианка придвинула к нему деревян ную чашку с пареной рыбой. Ой порылся в карманах и достал тряпицу со щепотью серой соли. Несмотря на голод, он старал ся есть медленно. Девушка не смотрела на него. Она* подкладывала хворост в очаг, наклонившись над ним; черные косы свешивались на пол; от движений ловкого тела звенел бирюзовый панцъгрь на ее гру ди. Он насытился и вытащил из-за пазухи путевой дневник. Никто не знает, что слу чится с ним завтра! Он вышел ив хижины, чтобы определить широту и долготу мест ности. На сегодня он свершил все, что мог. (Скрюченные пальцы с трудом дер жали карандаш. Загоскин опросил ■— как называется селение. Ке-ли-лын* ответила: — Бобровый Дом. Значит, где-то близко есть бобровые плотимы. Он вдруг ощутил 'непреодолимую потребность (заснуть. Пут ник взглянул на пламя очага, и оно рас плылось в его глазах. Он погружается в сладостный туман, веки сомкнуты так крепко, как будто Ке-ли-лын зашивает их золотой нитью. Его пробудил толчок в плечо. — Скорее беги, беловолосый,—сказала индианка. — Торопись, или ты никогда не сможешь вспомнить обо мне. Загоскин ерислушалюя и различил — скрип снега, (вой собак и) звуки победной охотничьей песни. Он быстро решил: скоро люди племени (Ворона будут здесь. Они тащат на жердях добычу, мажут копья (звериной кровью. Потом здесь начнется дележ... Он успеет уйти! Загоскин явствен но представил себе заросли мерзлых низ- коросльгх ив у берега Квихпака. Q h будет жить! — Ты еще сможешь вспомнить обо мне. Н е бойся и сггеши, — шепнула индианка. Он так сжимал рукоять пистолета, что ладонь онемела. Загоскин спустился в з а росли и залег в снегу. Пусть попробуют подойти, если заметят! Сила, которая была | крепче его сердца и подвижнее крови, | толкала его на подвиг. Ветви царапали ему лоб, он отводил их и жадно вгляды вался в простор. Вот охотники входят в село, размахивая копьями и 'рогатинами. Девушка в алом идет навстречу мужчинам. Высокий инде ец склоняется над убитым медведем, к ин дейцу подходят другие; блестит ножи, и через несколько мгновений люди, издавая протяжный крик, поднимают на копьях меДвежьго шкуру. И вдруг все расступа ется перед девушкой в алом. Она облека ется в еще дымящуюся шкуру ’зверя и на чинает медленную плмску. На жестком морозе видна кайма розового пара, окру жающая танцовщицу. Стуча копьями о щиты и рукоятками кинжалов о ланцыри, индейцы медленно кружатся и поют. Из пасти медведя тянется густая багряная струя. Загоскин видел праздник охоты, душой которого была она — Ке-ли-лын. Он поднялся со снега и побрел сквозь, кусты берепа Квихпака, выбирая места, где снег был наиболее плотным. Загоскин покидал 'чужой, случайный и теплый кров. Где теперь Куйьма? Скоро сядет солнце, мир станет серебряным, а ночью прянет звенящий морОз. Еще мгновение и Загос кин мог бы заплакать, но он сж ал обмо роженные пальцы так, как будто душил кого-то. И в это время широкий луч солн ца упаш на вершины кустов; они застыли, как бы вылитые из тяжелой бронзы. По том луч опустился ни снег и ’золотая до р о г а— мерцающая и подвижная— заструи лась по сугробам. Загоскин посмотрел на компас и вскрикнул от радости — дорога совпала с его путем. ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ Кусты скоро перешли в мелколесье, а в глубине страны Загоскина встретили гу стые, черные леса. Он шел то ледяным руслом, то берегом Квихпака, часто от клоняясь от пути, чтобы осмотреть лес. Ор линое гнездо на лиственнице, обледенев шая бобровая плотина на лесном ручье, олений след -— манили его. Раз, когда Загоскин крался к лисьей норе, он по чувствовал страшную боль в правой ноге. Меховой сапог наполнился кровью. Ока залось, что Загоскин наступил на иглу ди кобраза, сдохшего, очевидно, осенью и
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2