Сибирские огни, 1946, № 3
потушил костер и взял мешок с круглой мороженой едой. Я — Кузьма, но меня зовут еще Черной Стрелой. Стрела летит всегда прямо, и она не гнется. У меня— не кривое сердце. Я — из племени Бо рона. Демьян — тоже. Но в каждом пле мени есть разные люди. Я клянусь тебе, что найду Демьяна, где угодно, и ото мщу. В знак этого — для памяти — я продерну в мочку красную нитку. Воины не делают так, как Демьян. Я — Ворон! — крикнул Кузьма. Загоскин молча положил руку на плечо индейца и заглянул ему в глаза. Так вот каков он, этот новокрещен. Глаза индей ца светились. Огонек гнева прыгал в них. — Слушай, русский, — сказал Кузьма. — Я никогда не бросил бы тебя в ме тель. Ты пойми — ты русский, а я — ин деец. На! — Он вытащил из-за пазухи ломоть сушеного мяса и разломил его по полам. — Больше у нас нет ничего. Но мы дойдем до «одиночки». И они стали спускаться к синему рус лу Квихпака. ГЛАВА ТРЕТЬЯ Селение немирных индейцев стояло на левом берегу Квихпака. Возле хижин с двускатными крышами возвышались рез ные столбы с изображениями божеств ро да. Ворон с багряными глазами, лягушка, кит, орел — все это в черно-красном ве ликолепии размещалось на стволе лист венницы, врытом в землю. Сквозь мерз лые сети, развешенные у хижин, проходил свет неяркого солнца. Иней блестел на бортах раскрашенных пирог. Селение пустовало. Мужчины ушли на охоту. Они облеклись в толстые плащи из древесной коры, надели деревянные шле мы, украшенные узорами, и взяли двуро гие медвежьи копья. Лишь один тойон— начальник рода —- остался дома. Он на пился и спал в своей хижине на ложе из бобровых шкур. Индеец Кузьма, на пра вах спутника русского, толкал, будил тойона, ругал его сыном змеи, но пьяный лишь стонал во сне. Рядом с ним стоя ла деревянная чашка с моченой морошкой. Кузьма присел в ногах тойона на бобро вое ложе и стал набивать рот желтыми, тяжелыми ягодами. Он на некоторое вре мя забыл обо всем. А Загоскин стоял возле резного столба одной из хижин и смотрел на Великого Ворона. Высокая девушка в одежде из меха и алого сукна выглянула из хижины и, вы соко занеся над головой руку, метнула в пришельца короткое копье. Он лишь слегка пригнул голову и поймал копье на лету; иззубренное острие разорвало ему рукавицу возле большого пальца. Девушка кинулась в хижину. Загоскин улыбнулся и воткнул копье в снег рядом с собой. Вот она снова показалась в две рях хижины — бледная, гордая и плачу щая —- с синим ножом в руках. Корот кие искры плясали по лезвию. Он со сме хом встретил нож протянутой рукой, пой мал ее руку и осторожно отвел лезвие от своей груди. Теплые пальцы разжались. Тяжелый нож упал и ушел по рукоять в снег. Как она плакала! Она рухнула на снег, закрыла лицо руками и стала пока чиваться то вправо, то влево. Загоскин дотронулся до ее плеча, она пошевели лась и подняла лицо. — Я плачу оттого, что не могу тебя убить, — сказала она. — Нечем убить, и ты сильней... — Слушай, индейская девушка, — спо койно ответил Загоскин. — Я знаю, что у тебя есть копье, и нож, но... должна быть еще игла с ниткой... Принеси! Она подняла голову и с удивлением долго смотрела на него. Он, казалось, равнодушно разглядывал щит из бисера на ее груди. — Хорошо... — она пошла в хижину и скоро вернулась с костяной иглой и нит кой из сухожилий оленя. Загоскин взял иглу, снял разорванную копьем рукавицу, сбросил в снег вторую и занялся почин кой. Они стояли у бревенчатой стены х и жины. Огромная ледяная сосулька, розо вевшая на солнце, свешивалась с крыши как раз у того места, где стоял Зчгоскин. Что-то напевая, он принялся за починку. Девушка насмешливо следила за ним.. «Глупый русский!». Он, стараясь проколоть- рукавицу, оборочивает тупой конец иглы к стене дома, выбирает гладкий сучок и с силой упирает в него иголку, вдавли вает так, что она сгибается почти в- дугу! Он выпрямился, чтобы вытереть пот со- лба, наткнулся плечом на острие сосуль ки и отшатнулся. Индианка злорадно рас смеялась — копье, нож, ледяное острие, все против русского! Но он улыбается, отламывает сосульку и, широко размах нувшись, бросает ее в сугроб. Вот он вы сасывает кровь из проколотого иглой пальца и с усилием протаскивает сквозь мех скользкое костяное острие. И смеет ся! Она вырвала рукавицу и иглу из его рук и, не глядя на Загоскина, ушла в хи жину. Он остался один. Разглядывая Ве ликого Ворона, он согревал руки своим дыханием. От голода кружилась голова. В бледном небе плыли золотые зерна. Где'Т' то лаяли собаки и плакал ребенок. Сколь ко времени прошло? Девушка открыла дверь и размашисто бросила зашитую ру кавицу к ногам Загоскина. Он молча под нял рукавицу. Девушка ждала. Русский дышал на руки. Почему он не надевает рукавиц? — Пойдем к моему очагу! — сказала она просто и повелительно. Загоскин улыбнулся и не двинулся с места. — Я тебя зову, — закричала девушка. —- Иди или я возьму копье у соседа! — Она вплотную подошла к путнику. З а госкин взял ее за руку, она вырвалась. — Ты замерз, беловолосый, ты голоден. Торопись, пока мужчины не пришли с охоты! ■Загоскин, шатаясь, побрел за индиан кой. Посреди хижины пылал очаг, звери ные шкуры лежали на земляном полу. На стене висели панцырь из костяных пла-
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2