Сибирские огни, 1946, № 3

ка сердце чежюека не остановилось. Тело, завернутое в лосиный плащ, похоронили, вернее, водрузили привязанным к доске между 'вершинами двух лиственничных столбов за стеною редута. Михайловский редут стоял на неболь­ шом острове, вокруг которого вились го ­ лубые рукава устья Квихпака, — так на­ зывался великий Юкон. Остров Михаила— ледяная тундра, поросшая карликовыми бе­ резами; земля оттаивает здесь летом лишь на три дюйма, дальше вдут слод вечной мерзлоты, а потом — ноздреватая вулка­ ническая почва. Тело индейца нельзя было предать земле... Голубая лавина рассвета подошла к ба­ стионам редута. В начале полярного утра гость Михайловской крепости встал на но­ ги. Он посмотрел при свете печи на тол ­ стые карманные часы и громко щелкнул крышкой. Пора выступать! Он распахнул обледеневшую дверь. Стало так светло, что можно было различить труп индейца., покачивавшийся, как маятник, между ли­ ственничных колонн. Гость редута — вы­ сокий, сухой человек, лет тридцати—соб­ рался в путь. Поверх меховых одеяний и лосиного плаща были видны походная су­ ма, пистолет и компас. — Ваше благородие... На погибель иде­ те, — оказал Егорыч и показал рукой на тело индейца. — Д а еще пешком! Обож­ дали бы до весны... Сердитесь не серди­ тесь, а в книге я записал, что вы насчет мороза упреждены были... — Время не ждет, Егорыч, — ответил гость. — Да давай без благородия, к то­ му же я и чина лишен... Ну, а индейцы, готовы? — И он крикнул что-то по-индей­ ски, постучав п окно хижины, где жили промышленные. — Вам виднее, Лаврентий Алексеевич,— сказал Егорыч. — А Кузьма с Демьяном сейчас оболокутся и выйдут. Да вы более на Кузьму надейтесь, он все же дольше среди русских жил. Доглядывайте за ни­ ми; беда с этими индиаяами-новакрещена- ■ми. Нерсвен час — копье в спину вса­ дя т . .. Не дай бог, неровен час... Когда ждать вас, что в Ново-Архавгельск отпи­ сать? — Напиши: бывший флота лейтенант За- госк:иф_ выполняет приказ компании. Сего числа он вышел из редута по льду Квих­ пака к вершине реки... Егорыч, а ежели что со мной произойдет пусть отпишут в Пензенскую губернию... Погляжу не за ­ мело ли чертеж. Л егко ступая по звонкому остеклянев- -шему от ветра сугробу, Загоскин подошел, к стене редута. Под самым палисадом — чтобы не замело снегом — на откосе был изображен грубый чертеж. Бывшие амана­ ты, новокрещены Кузьма и Демьян, боясь колдовской силы карандаша, начертили на сугробе обломком кости — Юкон, его ру ­ кава, границы залива Нортон. При этом индейцы объяснили, что палисад надо счи­ тать Великими горами—там истоки Квих­ пака, а скат сугроба — спадом реки в мо­ ре... Вот единственная карта похода! Ког­ да они — все трое — вышли из ворот ре­ дута и прошли под заиндевевшими басти­ онными пушками, над тундрой занялась багровая заря. Сугробы были покрыты тонким слоем нежного снега, а под этим слоем лежал, как литое белое железо, пласт глубокого снега. Шаги бесшумны, безветрие и страшный холод. Новокрещены несут на спинах припасы — мешки пельменей с олениной из Ново-Архангельска, мясо, чай, похожий на камень хлеб, леденцы, которые плотнее свинцовой' пули... ГЛАВА ВТОРАЯ Календари всего мира показывали 1842 год, аляскинская зима звенела в ушах, а три человека все шли и шли по льду Квихпака. Им нужно было дойти, совер­ шив не одну сотню верст, до ближайшего поста Российско-Американской компании или до «одиночки», как здесь его назы­ вали. Там, у очага, наверное, сидит длин­ новолосый и безбородый русский креол— приказчик. Он ждет, когда к нему прибре­ дет индеец со шкурами выдры и красной лисицы. Индеец и креол вспрыснут сдел­ к у крепкой русской .водкой и надолго рас­ станутся друг с другом. И опять — свер­ кание снега, треск бревен хижины и тяв­ канье красной лисицы, которая стелется по сугробу, как огонь оставленного ко­ стра. Загоскин ночевал в сумрачной чаще, близ берега Квихпака. Индейцы нарубили свежих ветвей, покрыли их мохом и раз­ вели костер неподалеку от ложа. Русский вскоре заснул. Голубая пелена застлала его глаза. Она отделяла Загоскина от снежного мира. Сновидения проходили сквозь лазурную завесу. Он видел поля, заросшие золотой пензенской рожью, ви­ дел дни, ко^да он был совсем молодым. Во сне аляскинский снег пахнул анто­ новкой, той, которую Загоскин ел в дет­ стве. ^ Потом засверкали огни. Множество раз­ ноцветных огней. Что это было? Светлая звезда над Адмиралтейской иглой, звезды, отраженные в Неве у парапетов около Морского корпуса? Или это плывут над зеленой балтийской волной бортовые огни фрегата «Урания», мичман Загоскин стоит на ночной вахте? И мерный гром волны, и звон корабельного колокола, и зыблющий- ся огонь на верхушке мачты, и все это— сквозь голубую пелену! А она- стелется, плызет и звучит. И у края ее, блистая, возникает золотая полоса каспийского пе­ ска. Русский десант бежит по горячим холмам, персидские пехотинцы неумело отстреливаются. Багряные пятна лежат на песке, но цветут они недолго; кровь ис­ паряется на барханах, и пески становятся .вновь золотыми. Потом вдруг чей-то нето­ ропливый голос читает реляцию о «Деле при Северо-Восточной Куринской банке», чья-то жилистая рука протягивает Заго­ скину золотую медаль, висящую на цвет­ ной ленте. И все это уже сон, все —■ на­ чало и конец прожитого... Потом—Астра­ хань, сияние плодов на шумном рынке и отвесные лучи полдневного солнца. В мо­ ре, косматом, но прозрачном на сажень,