Сибирские огни, 1946, № 3

•могут и должны развиваться лите­ ратура и искусство. Литература, как лес. Лес растет медленно и если уж вырастет, то вырастет та­ кими кряжами, которые будут су­ ществовать столетия. И литература не трала, которую можно косить иногда даже два раза в лето. Ма­ ло того, поросль столь нежна, что ее легко растоптать и вот почему титаны шагают медленно и осто­ рожно и вот почему Горький так нежно лелеял молодую литературу, быть может иногда даже и преуве­ личивая силу ее отдельных творцов, и вот почему Сталин говорил, что писателей должно быть у нас мно­ го, десятки тысяч и, разумеется, писателей хороших. И вот почему, если какой-либо из советских писателей, назовет имя Горького и Ленина, Горького и Сталина и на мгновенье сосредото­ чится, он видит перед собой мыс­ ленно эти лица с такой же ясно-' стью, как видит своих близких и лю­ бимых родных: отца, брата, деда... Так думалось мне в тот день, за длинным столом, в зале в «Горках». И еще вспомнился мне 1928 г,од! узкий Машков переулок на Чистых Прудах, где по приезде из-за грани­ цы остановился Горький. Когда я подошел к подъезду до­ ма, неподалеку от дверей стояла пожилая женщина в платочке, со ■сверточком в руке. Маленькая де­ вочка жевала хлеб, запивая его во­ дой из бутылки. Я уловил во взгля­ де женщины что-то странное, будто ^ она смотрела на меня с некоторой завистью. Я хотел ее спросить, чего она ждет здесь, но постеснялся. Видно было, что стоит она здесь давно, что приехала издалека, а ■стоит прочно, крепко и понятно, по­ чему ее стесняются спросить. Она- то знает, зачем стоит. Не видались мы с Горьким давно и я, грешный, засиделся — часа четы­ ре просидел. Каюсь, просидел бы и больше, кабы ему не понадобилось ехать куда-то на заседание. Вышли. У подъезда автомобиль. Горький приглашает. Я отказался, — жил я не так далеко от Машко­ ва переулка, да и хотелось к тому .же пойти домой пешечком, медлен­ но, обдумывая беседу, как всегда и укромную и беспокойно большую, широкую. Автомобиль покатился... Тут только я заметил пожилую женщину в праздничном нарядном платочке. Она стояла подле меня и, держась за ее руку, жадно гля­ дела вслед Горькому маленькая де­ вочка. — К Горькому? — спросил я. — А куда ж вы девались? Он вас и не видал. — А мы — в подъезд* — сказа­ ла, вся залившаяся теплой краской, бабушка. — Мы стеснительны. Оне­ мели. Вышли, когда он поехал. — Надо б поговорить с ним вам, бабушка. — Надо б, да и как скажешь? Народ ему все давно высказал, он — записал. А я сказать стесняюсь... Повидать нам бы его, ну, и повида­ ли. Внучка больно хотела... я из Ярославля, ткачиха. Работала я со­ рок, почесть, лет, а нонче ушла с производства по усталости. Ну, да ничего: наладили жизнь не до пол­ дня, а на весь день, можно мне и отдохнуть... Она взглянула на меня ясными и веселыми глазами и, улыбаясь, спросила: Ты заметил, какая у него ру­ баха-то? Голубая! — Он всегда, сколько я помню, голубые носит. — Да, ведь, не в цвете дело, а в том, что матерьял-то такой мы недавно освоили. И послали к нему в подарок. Он и надел. Крепкий ма- терьял, якорь повесь — не оторвет­ ся. Ребята говорили, наш матерьял носит, а я не верила. Теперь смотрю — наш. И так ему к лицу, что я подумала: всегда, должно, он наш матерьял носил. И мой станок тоже, ведь, работал, хоть я прилегла те­ перь от усталости... Да вот и внуч­ ка, небось, будет на нем ткать. А, Шура, будешь полотно ткать? Девочка, подумавши, ответила то­ неньким и прозрачным голоском: — Не, баушка, я полотно ткать не буду. — А что же ты будешь ткать, Шура? — А я книги буду ткать, баушка. Март 1946 г.