Сибирские огни, 1946, № 3

и ученых было удобно разместиться в этих комнатах, было уютно, тепло, светло, — невольно чувствовалось еще что-то еле уловимое, какая-то громадная мысль о радости, кото­ рую Алексей Максимович жадно ле­ леял в себе, бее мы, одни боль­ ше, другие меньше, понемногу про­ никлись этим настроением подъема и беседа, которая в обычное время текла бы медленно, теперь развива­ лась быстро, бойко, весело, так что на людей было приятно смотреть. Приятно было и Горькому смот­ реть на писателей и ученых. Он всегда считал, что литература — мост между сложнейшей современ­ ной наукой и народом. От науки он хотел ввести в литературу точ­ ность, направленность к одной цели, активность все возрастающую в сво­ ей силе, способность человека бо­ роться против несознательного, д, значит, и неразумно действующих сил природы, способность видоизме­ нять природу, создавг^ъ иной, луч­ ший порядок вещей соответствую­ щий высшим требованиям свободной человеческой воли. От литературы он хотел ввести в науку поэтичность, образность, идеальность, чистоту языка, чтобы передать народу то творческое напряжение человека, которое в нашей стране развивается и совершенствуется до пределов, ко­ торые предусмотреть пока невоз­ можно. Горький любил науку, ум, искус­ ство. Но это не значит, что искусст­ во говорить и писать мило, хлестко, ловко, он считал умом. Он лю­ бил ум истинный и простой, Тот, ко­ торый для пошляков часто кажется выдохнувшимся и потерявшим пре­ лесть новизны. Он постоянно повто­ рял, -что пошляки писали и о Пушки­ не, и о Толстом, и о Достоевском, что писатели эти «испытываются». Горький ненавидел умы, искажаю­ щие истины, заботящиеся о наруж­ ном блеске. Разумеется, он подда­ вался на блеск таких умов, оболь­ щался ими, но это обольщение про­ ходило быстро. Он желал, чтобы ум­ ные, ученые, талантливые люди го­ ворили с народом словами просты­ ми, дельными, меткими. В искусст­ ве, как и в жизни, простота и чест­ ность — вот главные элементы счастья. Я глядел на него и мне почему-то казалось, что именно сегодня, боль­ ше чем всегда, он находится под обаянием откуда-то дохнувшей на него честности и простоты, огром­ ных, невиданных, колоссальных раз­ меров. Все реплики Алексея Мак­ симовича, все его предложения были в тот день четки, быстры, коротки и совершенно исчерпывающи. Он сое­ динял свое наслаждение умом ора­ торов с самой простой пользой для народа, сдержанно, осмотрительно. Он видел овраг там, где другие за ­ мечали только цветущий кустарник по бокам оврага, и замечал проез­ жую дорогу там, где другие видели только непроходимый овраг. Тихо наклонившись к Максу, сы­ ну Алексея Максимовича, я спросил ШОПОТОМ: — Что с Алексеем Максимови­ чем. Он горит, пылает. Макс кивнул головой, видимо, до­ вольный, что Алексей Максимович «пылает» и сознавая, что не «пы­ лать» нельзя, сказал мне на ухо, улыбаясь всем лицом: — Вчера он был у Сталина. И — счастлив. Между тем, Горький, обращаясь к какому-то литератору, который со­ бирался в Сибирь, говорил, погла­ живая янтарным мундштуком свои прокуренные широкие усы: — Народ дает удивительные оп­ ределения, которые надо записывать тут же, определения, которые нам, литераторам, ,и никогда не приду­ мать! Вот вы едете в Сибирь. Неп­ ременно побродите среди народа в тех местах, где живали Владимир Ильич и Иосиф Виссарионович. Вы непременно натолкнетесь на необы­ чайно новые, красивые и меткие вы­ ражения, которыми народ характе­ ризует этих великолепных создате­ лей нового общества. Красота сло­ ва есть типичность, отвечающая всем требованиям самого лучшего способа существования и вносимая в мир самим индивидом и для него самого и для других, близких ему.. Красота физическая рождается вме­ сте с человеком и проходит,стареет. Красота духовная — ум, сердце —• создается и развивается им самим.