Сибирские огни, 1946, № 3
этим белым домом под жгуче-зеле- ной крышей. За поворотом реки я увидал вьющийся над рощей дымок. Что-то ласковое, уютное чувствовалось в этом дымке, чья-то нежн-ая рука, видно, разводила этот костер. Горь кий любил костры. Мне захотелось подойти к этому костру, повидать людей и, может быть, рассказать о них Горькому. Вытащив лодку на отмель, я по шел по дорожке через рощу. Дере вья склонились надо мной. Пахло обомшалыми пнями, липой, землей сырой и стесненной здесь. Вскоре, в просвете между деревья ми, я увидел голубую даль, а над нею светложелтое вечереющее об лако. На опушке как-то особенно зе лены были листья деревьев и серьез но лежала коричневая рубчатая зем ля, покрытая их тенью: В этой те ни, на старых истрепанных коврах, цвет которых подновляло вечерею щее солнце, сидели у костра не сколько цыган. Поближе, на тускло-красном ков ре, старая цыганка кормила хлебом с рук белую корову. Возле деревьев, нерешительно переминаясь, стояла вторая белая корова, а три желтых и несколько овец осторожно и ти хо, точно накатом, приближались к старухе. Скот, повидимому, отстал от колхозного стада, и старуха, когда-то, быть может, тоже пасшая скот, мечтательно забавлялась с ним. Возле самого костра на лилово синем ковре сидели молодые муж чина и женщина. Они держались за руки и смотрели в глаза друг дру гу, смотрели так любовно и пылко, что от зависти морщины пошли по сердцу. Привалит же людям такое счастье. Молодость и любовь так пылали, что, казалось, затмевали огонь костра. Мне захотелось поговорить с цы ганами и, сказав, что у меня нет спичек, я подсел к огню и стал рас куривать трубку. Старуха, потрепав корову по голове, приблизилась к костру. Она взяла у меня табаку, свернула папироску и только затя нулась, как закашляла. Узкие глаза ее от кашля налились кровью. — Конец! Не могу курить. По следнее лето живу... — Зачем же последнее? — ска зал я. — Надо лечиться. —Э, голубь, все равно — лечись не лечись, раз тебе уж дорога ука зана, уйдешь. — Сказала она хрип ло. — Будет. Накашлялась, начиха лась в своей жизни. И вдруг, неожиданно, указывая рукой на видневшуюся вдали белую колоннаду и зеленую крышу над ней, старуха сказала: — Вот бы мне куда, голубь. Вот бы там я исцелилась. — Да там не санаторий, — про говорил я. — Там Максим Горький живет. —То и говорю. Какой меня сана торий излечит, какой доктор, когда они все цыган за конокрадов счи тают. Нет, меня только Максимуш ка Горький может исцелить. — Чем же он тебя может исце лить, бабушка, — изумленно спро сил я. — Тем и исцелит, зачем к нему иду. — Зачем же ты идешь? Старуха подумала: говорить ли. А затем сказала: — Он один знает, один и скажет. Затем к нему и иду. — Он будто большое колесо, с не го смерть как вода скатывается. «Она» к нему, а он ее оттолкнет и она прочь. Почему? Потому, что мно го ходил по земле и не зря ходил. Мы, цыгане, тоже ходим- Только мы кашеварить любим и зря много оста навливаемся, а е г о настоящая ходь ба должна быть без остановки. А о н, Максимушка, если и устал, за блудился, разжег костер погреться, а тут подошел служивый и «скажи дорогу», о н кашу оставил и пошел дальше. Ищет. Е г о ни квашеным, ни соленым не остановишь. Сказа но: г о р ь к и м лечат, а с л а д к и м — калечат. Да, голубь... — Значит, он нашел? Старуха, опять подумав, сказалаг — Нашел. — Что же он нашел, бабушка? — А вечный корень. Во мнище нашел, в топях, на самом дне. На стой тот корень на1 пол-литровке, пей по рюмке, выздоровеешь, бу дешь жить вечно. О н э т о н а ш е л .
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2