Сибирские огни, 1946, № 3

трепетали на ней -и солнце играло в них алмазным и царственным блес­ ком. Из дома повернули направо. До­ рога медленно шла в гору. Мы вы­ ходили из пределов Сорренто. С мо­ ря дул легкий и нежный ветер, тоже весь лучистый, хрустальный. На ду­ ше было легко и думалось, что на­ конец-то уйдем сейчас далеко в поле и будем долго, долго говорить о том, о чем дома почему-то не говорили. Горький вдруг остановился, по­ смотрел вниз по склону, по которому поднимались пухлые агавы, и сказал ■смеющимся басом: —• Купчих напоминают, которые к обедне идут, где-нибудь в приволж­ ском городе. Приземистые, плот­ ненькие и все в зеленых мантильях. А между тем, растение весьма по­ лезное: из сока вино можно добы­ вать, а из листьев нечто вроде пень­ ки... Через минуту, вглядевшись в него, мы поняли, что не для того он оста­ новился, чтоб сообщить нам попу­ лярные сведения о пользе агавы. Он устал, кашлял, ему трудно было ит- ти, он должен был вернуться. Он от­ вернулся, шея его покраснела, и му­ чительно жаль было его. Он сказал хрипло: — Вы идите дальше, а я вер­ нусь. — И добавил строго. — По­ жалуйста без разговоров! И без провожатых. Вернусь сам. Да и ра­ ботать мне надо... я природу работой обманываю. Она! смерти-то и гово­ рит: нет, старик еще силен, ты его еще не трогай. Чтоб не обижать его, не подчер­ кивать его слабости, мы пошли дальше. Он медленно уходил от нас, суту­ лясь, не оглядываясь, опираясь на палку и, казалось, ему зябко и его беспокоит ветер с моря. Но чем ближе к дому, тем шаги его дела­ лись увереннее, — работа опять за­ хватила его, и он опешил к письмен­ ному столу, за которым забывал все свои недуги, усталость, невзгоды. В воротах он поправил шляпу и вошел в дом прежним широкоплечим и вы­ соким Горьким, который умелым и властным шагом подходит к столу, берет перо и говорит с миром тем огромным голосом, что похож на мо­ ре, которое легким своим ветром только что мешало ему дышать. Те­ перь ничто не мешало ему, потому что это был Зевс искусства, Зевс справедливости! Вскоре мы уехали. Когда мы покинули Сорренто, нам стало скучно и тоска по родине ох­ ватила нас неудержимо. Говоря и утешая себя, что еще побываем здесь, еще увидим музей и двор­ цы, мы провели несколько дней во Флоренции, в Риме и, не остановив­ шись в Швейцарии, сразу проехали в Берлин, точно ожидая здесь со­ прикосновения с тем центром смер­ ча, который крутился теперь по Ев­ ропе. Так оно и случилось. Берлин был жесткий, злой, напряженный. Комната отеля походила на камеру тюрьмы. На перекрестках улиц фа­ шисты уже не погрохатывали метал­ лическими кружками, а, вооружен­ ные, разъезжали в автомобилях. Когда мы пришли на вокзал, чтоб сесть в московский поезд, вокзал был пуст. Мало было пассажиров и в вагонах. Какой-то высокий немец, бледный, размахивая толстым зон­ тиком, прошел мимо нас. Он по­ смотрел на нас бешено-веселым взо­ ром и сказал прерывистым голосом: — Горит рейхстаг. По возвращении домой, я написал Алексею Максимовичу «обширное» письмо, судя по его ответу (копий моих писем у меня не сохранилось). По ответу же его можно думать, что писал я глупости: какое-то рас­ ширение документального материала по истории литературы специально «для писателя» и какие-то словари, тоже «для писателя» по всем вопро­ сам техники, медицины и т. д. Горь­ кий совершенно справедливо пишет, что таких словарей издавать не сле­ дует: —«...ибо этакие словари могут усилить «верхоглядство» писателей наших. Об этом деле надобно хоро­ шо подумать раньше, чем начинать его». Мысли о фашистском перевороте в Германии, мысли о войне, когда, по словам народной песни, которые как-то он привел: «постеля мертвым холодна, одеяличко заиндевело», не оставляют и не могут оставить его. И что стоят какие-то там «словари