Сибирские огни, 1946, № 3

Он повторил каким-то пылающим ГОЛОСОМ: — Другие! Нет межей, череспо­ лосицы, заплат. Идет пшеница сплошь, на сотни километров пше­ ница и принадлежит она не какому- то кулачку Сидор Петровичу, а все­ му русскому народу. Это и монумен­ тально, и достойно нашего человека. Стоит он где-нибудь на косогоре, а плечи — косая сажень. Весьма мо­ нументально и весьма поучительно. Праздник прошел и не совру, что на другой день, а в крайнем случае на третий день, Горький сказал мне: — Вам нужно здесь поработать. Вы не обращайте внимания на то, что я говорил: итальянцы разучи­ ваются работать. Во-первых, они не разучились, а только их фашисты отучивают, а во-вторых, все равно, мы должны им пример подавать. Работал он непрестанно и радо­ вался, когда другие много работают. Он любил рассказы о хорошей, упор­ ной работе, любил замыслы, любил и сам рассказывать о своих замыслах, а если б, например, вы попросили у него уступить вам один из его за­ мыслов, он бы только' погордился и полюбовался на вас. — Здесь местность знаменитая и работаю всей душой, — продолжал он шутливо. — Здесь трудился Тор­ квато Тассо, Тургенев описывал Сорренто, а вон там, напротив, на Капри, жил некий Максим Горький со своими учениками, и как теперь о нем репортеры пишут: «псалмы пел и был весьма благочестив». Ханже всегда кажется, что назови другого ханжей, тому будет весьма'’ лестно. Между тем, как я до всего — пальцем... Он рассмеялся: — Подобно Новикову-Прибою, ко­ торый живал у меня на Капри. Алек­ сей Силыч подойдет к любому пред­ мету, будь то диван, торт или рояль, — пальцем. Он хотел пощупать этот мир .—-Алексей Максимович пока­ зал, как Новиков-Прибой дотрагива­ ется до предметов, и продолжал. — Затем вынимает рукопись, и Иван Алексеевич Бунин, умница, талант, поднимает, однако, брови и все удивляется: как это матрос осмели­ вается рассказы писать, когда он в торт — пальцем!.. Он наклонился ко мне. Иссиня-го- лубые глаза его участливо играли: — Вы о чем собираетесь здесь пи­ сать? Я смотрел на него и думал: чем выше восходит человек к вершине своего умственного и духовного со­ вершенства, чем шире развивает он свой разум и свои умственные гори­ зонты, тем ясней он видит всю не­ объятность внешнего мира и труд­ ную достижимость своей последней цели — абсолютного знания общей и единой безусловной истины. И тогда иной падает духом. Иной за­ думывается. Иной начинает с того дня видеть столько, сколько видит, не рискуя даже и думать отныне о строгой, требующей подвига жизни,' истине. Другой смущается, боясь на­ толкнуться на такое, что уведет его в сторону и о чем он не имел поня­ тия прежде. И только настоящий бо­ ец видит истину такой, какой она есть. Светит истиной не вершина знаний, а человек, поднявшийся на вершину. Человек несет свет исти­ ны в самом себе, развивая ее по ме­ ре восхождения. Вершина и мир бу­ дут существовать для вас постоль­ ку, поскольку вы их сами создаете. Мир есть огромная тень, падающая от человеческого «я», и падающая на это же самое «я». И не Европа ошеломила меня и заставила молчать! В конце концов, что мне эта бесстрастная и бездон­ ная опрятность отелей, это адское безразличие улицы к вашему суще­ ствованию? Я смотрел на Алексея Максимовича со скрытым умилени­ ем. И опять, как много лет назад, когда в типографии Кочешева я получил от него письмо, мне хоте­ лось написать для него, а, значит, и для всех, кто воплощает в себе на­ стоящего человека-борца, написать огромное, нестерпимо жгучее, широ­ кое и страстное. Все это едва ли . можно здесь задумать и писать вряд ли удастся... И хотя мне не хо­ телось огорчать его, все ж я сказал,, что писать подожду. — Может быть вам свое почитать, новое? Вам понравится" или не по­ нравится, — вы что-то сделаете. На­ писал я продолжение «Егора Булы­ чева»: «Достигаев и другие». Хотите прочту? А потом, когда вы напише-