Сибирские огни, 1946, № 3
— Меня всю жизнь сопровождает такое количество шпионов, что я к ним привык и даже иногда подкарм ливаю их. Дрожит на морозе, надо, думаю, обогреть, а то и нужного для тебя человека не пропустит. А я сегодня певцов жду. Макс, пропу стит он певцов? — Я его уже подкормил, — ска зал Макс. — Пропустит. — Видите, не только сам разло жился, но и единоутробного сына развратил. Ох, тяжек мир, тяжек! Праздник и будни Он был очень хорош в тот ново годний вечер: по-праздничному вы сокий, прямой, очень веселый. Ему было всегда отрадно смотреть на мир, но в тот вечер, быть может, мир казался ему еще более чарую щим и обольстительным, чем всегда. На тот вечер он забыл, что над ми ром повисла угроза чудовищной войны., ворота в царство которой от кроет в этот год Германия. Уже на улицах Берлина день и ночь торчат хари в хаки, в походных сапогах, гремя металлическими кружками, словно кандалами. Они собирают деньги на нацистов, на Гитлера, на войну, на убийства. % И щурился он как-то по-особому, по эпически-олимпийскому. Повто ряю, он очень любил и понимал праздники и когда встречал празд ники или празднично умного челове ка, он весь внутренне поднимался на какую-то волну, и так катился по миру, блестя пеною шумливых речей, воркующе-гулким смехом и насквозь просвечивающими вас бес предельно-синими глазами. С громадным нетерпением ждал он прихода певцов и музыкантов, которые ходят по Сорренто накану не Нового года, как у нас в дерев не ходят на Рождество «славильщи ки», только поют здесь не церков ное, а светское, да одеты певцы по- маскарадному, хотя и без масок. Наконец, певцы пришли. Ввали лись они в мастерскую с пляской, бледные, со жгучими от волнения t глазами. Оказалось, что перед тем, как попастц сюда, рни подрались с какой-то другой группой певцов, ко торая тоже хотела попасть к Горько му первой. Был особенно примечате лен один, с влажно-палевым лбом,- серьезными движениями, с бубном и веткой лимона, вместе с плодом, в петлице. Пел он и бил в бубен сво бодно,'ликующе, воодушевленно. Ху дожники нацелились его рисовать. Особенно их удивило, что певец — сапожник. — Ничего поразительного нет в том, что он — сапожник, — сказал Горький. — У нас на Руси много хороших певцов из сапожников. Не острите, пожалуйста, что поют, де, как сапожники, а сапоги шьют, как певцы. Посмотрите лучше вот на этого, поменьше. Он — трубочист. Недавно у нас трубы чистил, отлич ный мастер. Песня окончилась. Запевала, са пожник, с лимоном в петлице пиджа ка, подошел с бокалом к Горькому. — За песню, — сказал запевала- чокаясь. Горький ответил растроганно: — Пусть поет весь мир. Большое вам, синьор-певец, спасибо. И оба они прослезились, и когда певец отошел, Горький сказал: — Муссолини запретил им петь теперь на улицах. Раньше, бывало, Неаполем идешь, — весь город по ет. Голодный, босый, а поет! А те перь — молчит. И вот еще, белье вешать сушить на улице нельзя. Белье, изволите видеть, портит для иностранцев-фашистов пейзаж. Суши и пой у себя в комнате. А комнат- то и нету. Рекомендую посмотреть* в какой тесноте живет итальянская- беднота. Не говорю о том, что не сколько семей в комнате, в конце- концов это бывает, но ведь комна ты-то без окон. Он указал на Макса: Вот попросите его, он покажет как это бывают комнаты без окон. Да еще вдобавок тут же жаровня. Но народ итальянцы веселый, фа шизм пройдет, запоют еще по-на стоящему. Им бы только ухватиться за настоящее, а то они могут бог знает за что ухватиться... Он рассмеялся: — Как-то стою на балконе отеля «Континенталь», в Неаполе. Непода леку, в соседнем отеле, должен жить приехавший? в Неаполь король. Ко рабль королевский уже на рейде и
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2