Сибирские огни, 1946, № 3

М. Горький и потомство его, а так­ же многие другие. «Поэтому ожидаем вас ко дню Нового года и даже ранее. И будем пить вермут, кофе, чай и многие иные жидкости разных вкусов. «Все это пишется совершенно серьезно, чему прошу верить. Жду. «Желаю доброго здоровья и вся­ ческих приятностей. А. П е ш к о в.» 14.XII.32. Спокойной и уверенной жизнера­ достностью дохнуло от этого пись­ ма. И потянуло в Италию! Захоте­ лось говорить об ожиданиях, о боль­ ших хотениях, о великом русском искусстве, захотелось выйти в поле, гулять вместе... ни разу не гуляли в поле, разговор происходил за сто­ лом. Стол, разумеется, хорош, но куда лучше поля, где на прогулке твои мысли всегда бегут впереймы мыслям собеседника. И представи­ лось уже смеющееся лицо Горько­ го, когда, вернувшись с прогулки, он снимает запылившуюся широкопо­ лую свою шляпу, чуть встряхивает ее легким движением, , плечи его покрыты дорожной пылью и в свет­ лой итальянской пыли его лицо. Париж был прекрасен. Но, одна­ ко, не пора ли покинуть его? Особенно Париж был прекрасен ночью. Улицы пустели рано. Идешь один. Кружит снег, заметая глянце­ во-черные колеи автомобилей. Ти­ шина такая, что, кажется, (Слышишь за стеною дома, в чьей-то квартире, как потикивает маятник часов. За громадными стеклами витрин, осве­ щенными неизвестно зачем разно­ цветными яркими огнями, стоят не­ естественно правдоподобные манеке­ ны. Выше вздымаются влажно-тем- 'ные стены домов с черными глубо­ кими провалами окон. Фонари мо­ кры, светят угарно. Прекрасен Париж, но сердце, гля­ дя на него, колотилось усиленно, точно он не давал слова молвить. Много прошлого, много прошлого! И это прошлое, как вот эти манеке­ ны в окнах, иногда странно-правдо­ подобно. Вчера читал сообщение о совре­ менной советской литературе для «возвращенцев», молодых людей, большей частью это дети эмигран­ тов, желающих вернуться на роди­ ну. А позавчера, в этом же зале, где выступаю я, читал лекцию Ке­ ренский. И перед моей лекцией во­ шел в комнату ко мне устроитель и сказал смущенно: «К вам на лек­ цию пришел Махно. Что же с ним делать?» Из любопытства я взгля­ нул на Махно. Небольшой, с жел­ товатым лицом, весь точно из б и ­ т о й бумаги, из той, что идет на папье-маше. Чего, кажется, фран­ цузскому сыску следить за мной? И все же, в коридоре отеля дежурит какая-то востроносая дама на каб­ луках чуть ли не в четверть метра. Она сопровождает нас всюду, а ес­ ли остановишься и спросишь: «Да чего вам надо от меня?», говорит: «Помогите мне выехать в Россию! Я готова на любую работу!» По­ смотришь на нее с ядовитой усмеш­ кой да и пойдешь дальше. А днем Париж дерзкий, крикли­ вый, лица у всех неприятно бледные, краснота в лице либо нарисованная, либо болезненная и кажется, что люди здесь говорят загадками и на­ меками, с какой-то неприличной на­ стойчивостью. Нет, слишком много прошлого, и слишком мало чувства! Разумеется, чужой город судить легче всего. Но ведь гений — это глубочайшее и самое богатое чув­ ство! И мне думается, что гений во Франции в эти годы покинул Па­ риж или во всяком случае затих, испуганно и растерянно прислушива­ ясь к реву того зверя, который под­ нимал свою голову в Германии. З а ­ тих, замер, иначе он бы выразил се- бя в искусстве, вознегодовал бы на жизнь, потому что все истинные ис­ кусства стремятся показать, оценить жизнь, определить ее характер, идею и цену, так или иначе выразить ее. В Сорренто мы попали часа за два, за три до встречи нового, 1933 года, попали иссера-бледные o r вол­ нения и усталости. — Вы что же, пешком изволили итти? — спросил Алексей Максимо­ вич. — Почему такие утомленные? Он, улыбаясь, слушал рассказ о наших забавных приключениях в дороге, свойственных всем неопыт­ ным путешественникам там, где все