Сибирские огни, 1946, № 3

осуществление несуществующей, вольной, которая дана нам совет­ ской властью, пролетариатом. Рабочий вдруг застегнулся на все пуговицы, потушил папиросу и ска­ зал: — Ну, спасибо на добром слове! Он прислонился к забору. Он гля­ дел на небольшую трибуну, с кото­ рой что-то глухо говорил Горький. Слова его почти не доносились к нам, но чувствовалось в них что-то светло-радостное, поэтическое, пыш­ ное, что понятно без слов, что было понятно и в ученых, витиевато со­ ставленных фразах профессора, ко­ торые в иное время рабочий вряд ли бы понял. Чувствовалось не только нами, а всею площадью, что на сердце у Горького отрадная и несо­ крушимая вера в силы народа, в си­ лу его творчества. Чувствовались •его слезы. Ответно на эти слезы, как брызги дождя, лицо рабочего, стоявшего возле нас, покрылось сле­ зами. Приглушенно гудел позади нас вокззд. Остановились трамваи. Чуть колыхался на фоне глянцевых ко­ лонн Триумфальной арки серебри­ стый туман пыли, принесенный сюда ■сотнею тысяч ног. Бегут запоздав­ шие,'толкаются в толпу, отскакива­ ют, — в большинстве это молодежь, •студенты или молодые рабочие. Мо­ лодежь лезет на трамваи, машет от­ туда руками. Возле одного трамвая обоз ломовиков; темные и светлые кони, могучие, словно железные, ве­ зут огромные воза саженцев. Сажен­ цы наполнены светом, отраженно .льющимся из окон,». Как это все прекрасно и думаешь, что прекрас­ ная жизнь и любовь к жизни соеди­ нила эту стотысячную толпу в од­ ном порыве так, что теперь не раз- единишь, и хлынет теперь слава об этом любовном порыве, соединив­ шем художника и народ по всей на­ шей стране, хлынет и зальет ее на­ веки! Знакомый художник, волнуясь, не видя меня, прошел мимо. В руке его ■карандаш, блокнот, он рисует тол­ пу, Горького и горячо, хоть и не- тромко, говорит кому-то рядом: — Как вы смеете говорить о ка- ;ких-то там правилах, которых не со­ блюдает в искусстве Горький. Ис­ кусство всегда предшествовало пра­ вилам и потому может изменять их по своему произволу. Простота и правдивость изложения — самое лучшее украшение искусства и пер­ вое и главное его правило. Будьте свободны и порывисты и все пра­ вила потащутся за вами. Рабочий переводит глаза на ху­ дожника, кивает головой. Видно, что очарованный жгучей, звенящей, как струна думой о будущем, разящем зло, он понимает все, что происхо­ дит вокруг. И оттого он кажется дюжее, выше ростом и как-то тем­ ней лицом. И еще думаешь, что если ему предстоит сделать выбор между легким и тяжелым трудом ради общества, между спокойствием и ненавистью к врагу, между неве­ жеством и знанием, между ничтоже­ ством и значением твоим в мире, — он никогда не задумается в выборе и выберет второе, — хоть и труд­ ное, но необходимое человечеству. И, надо сказать, что значительную часть этих чувств, этой благородной страсти к творчеству, пробудил в нем Максим Горький. Но, надо пом­ нить и то, что великую душу пони­ мает только великая душа великого народа! Вечером рассказываю Горькому о встрече: как я его видел от дере­ вянного забора. Он любит обобще­ ния, но когда эти обобщения жела­ ют применить к нему, да еще с лестной стороны, он переходит к частностям. Он спрашивает: — Забора я не разглядел. Голу­ бой? Не разглядел. Что же, и на .за­ бор вскарабкались? С удивлением вдруг вспоминаю, что на заборе зрителей не было. — Не было. Смеясь глазами, он говорит: — Горький — Горьким, романти­ ка — романтикой, а народ у нас практичный. Зачем ему лезть на за­ бор, коли у того столбы подгнили? И зачем Горькому замечать такой забор, коли хлопочет он об издании журнала «Наши достижения». Вгля­ дись я в забор, придется хлопотать и о журнале «Наши недостатки». Коробка сигарет докурена. Он ло­ мает ее, складывает в широкую, темную пепельницу, рвет и бросает