Сибирские огни, 1946, № 3

живется — проникаешься чувством искреннего и глубокого почтения к вам. Я не закрываю глаза на ошиб­ ки, нестройности, торопливость и всякие иные грехи писательские, но, зная, как легко осудить человека,—1 не занимаюсь этим делом. Иногда, впрочем, осуждаю, однако и про себя и с великой горечью. Трудно все-таки не осудить Толстого и Щеголева1. Настроен я не оптимистически, это настроение, вообще, не свойст­ венно мне. Но, я| думаю, что всем нам следует быть немножко стои­ ками, относиться к жизни более му­ жественно и фактам не покорство- ваться. А о людях судить не по-дур­ ному в них, а по-хорошему. Не тем человек значителен, что он дурен, а тем, что, вопреки всему, может и умеет быть хорошим. Крепко жму Вашу руку, всего доброго. Еще раз спасибо за письмо. А. П е ш к о в.» 16.Х.Э6 Сорренто. Хотелось бы описать впечатление от его писем. Но, как это трудно. Помню ощущение ползущей по все­ му телу смущенности. За его пись­ мом всегда чувствуешь озабоченное и вопросительное его лицо, стремле­ ние тебе помочь. И чувствуешь, что это не только стремление тебе по­ мочь, но и ты, помогая самому себе, поможешь тем самым ему, этому неистовому и ненасытному творцу. Читаешь письмо и на сердце словно разгорается веселый и жаркий ко­ стер, при свете которого вокруг та­ кая красота, которую почти нельзя описать: ее можно лишь почувство­ вать. В творчестве М. Горького часто встречается тип вопрошателя. Поче­ му так. Зачем таков мир. Как бы устроить его по-другому. Вопросы эти были не бесплодны и нелегки, и вопрошатели часто расплачивались за некоторые чересчур смело по­ ставленные вопросы жизнью. Встре­ чались, разумеется, жеманные и не­ лепые вопрошатели, «чудаки», но и у них даже свирепый и ярый пла­ 1 Речь идет, яовидимому, о «Заговоре императрицы» В. И. мень вопросов был выше обычного,. — по Горькому «мещанского», — уровня, где, собственно, никаких во­ просов не существовало и люди жи­ ли, преимущественно, растительной жизнью. Кажется, я казался ему одним из таких вопрошателей и притом во- прошателей-художников. категории весьма близкой ему. Он знал, что по­ добные вопрошатели-художники, раз уж взялись за дело, ни на что иное не согласны, как только на проро­ ческое дело. А он, — сам будучи пророком слова, вечно алчущим, для которого талантливое слово было острее ножа, — любил выискивать людей, подобных себе. Он был тот самый высокоразви­ тый в духовном смысле человек, ко­ торый может жить необыкновенно честно и необыкновенно широко. Он так и жил. Он мог и умел оказы­ вать людям всяческую помощь, не веря ни в какие, вне человека суще­ ствующие верховные силы, надеясь на самого себя и других, убеждая надеяться только на себя. В этом смысле он был сам себе совершен­ нейший закон, — ослепительный и палящий закон честнейшего челове­ ка! Однако, он никогда не осмели­ вался сказать о самом себе, что он совершенен, и всегда говорил, что он никого не учит, а лишь осмеливается кое-что посоветовать. Поэтому его мнения о писателях- современниках, разбросанные во множестве его писем, никак нельзя рассматривать, как категорические приказания потомству: думать имен­ но вот так об этом писателе. Он искал, искал жадно и в силу своего глубокого интереса и стремления найти пророка, очень часто преуве­ личивал, — и почти никогда не пре­ уменьшал чье-либо творчество. Он чрезвычайно радовался тому, что люди творят. Я печатал по журналам короткие рассказы, впоследствии вошедшие в книгу «Тайное тайных». Эти корот­ кие рассказы я стал писать не без влияния Горького, его поощритель­ ных к тому писем. Он чувствовал, что после книги рассказов я при­ мусь за роман, а жанр романа, по справедливое тиТ'О'Й"'счит ал самым труднейшим и :^!ржнейшим из всех