Сибирские огни, 1946, № 3

рил, не пил водки и вина, был упрям, тверд — прозрачнейший и красивый был человек. Он самоучкой дошел не только до искусства писать стихи, но и до рисования вывесок. Грамо­ те, кстати сказать, он выучился по вывескам и оттого ко мне, окончив­ шему сельскую школу и один класс низшей сельскохозяйственной, отно­ сился так же, как я относился к лю­ дям, окончившим университет. Обитал Кондратий в двух крошеч­ ных комнатушках. В одной комна­ тушке был маленький письменный стол с секретным отделением, им самим сколоченный. Секрет этот был ему нужен, видите ли, для того, что он все собирался уйти «в поли­ тику» и прятал бы тогда в секрет­ ном отделении прокламации и воз­ звания. Но на этом письменном сто­ ле писать ему не удавалось: за до­ щатой перегородкой величавыми и глубокими сибирскими голосами ора­ ло множество его детей, жена стря­ пала еду, соседки доканчивали бе­ седу,^которую начали, идя на базар,— и мой Кондратий уходил писать сти­ хи на сеновал, тем более, что стихи ему ничего не давали, и жена, уви­ дав его за письменным столом, над­ менно выпятив вперед равнодушный и жирный живот, бранилась со всей свободой законной жены. Бывало, придешь к нему, а сынишка его го­ ворит: «Батя на сеновал мыслить отправился», Я работал тогда в типографии га­ зеты .«Курганский Вестник» метран­ пажем и наборщиком. Перед тем как остановиться в Кургане, мне довелось довольно долго странство­ вать по Сибири. Жил я и в поле, жил в ночлежных домах, в ярмарочных балаганах, в трущобах Омска, Ека­ теринбурга, Челябинска. Если спро­ сить, какое мое главное тогда было чувство, то я назвал бы — удивле­ ние! Я удивлялся и удивлялся. Мне казалось, что только сила нашего удивления перед громадным и непо­ нятным миром скажет о силе нашей души и нашего разума. Мне дума­ лось, что удивляются и восхищают­ ся камни, лошади и сороки, а тем более, люди. Восторг, в глубине сво­ ей сущности, и есть удивление. Мне довелось составить первона­ чальное и основное представление о творчестве Максима Горького не только по его книгам, по критике или разговорам о нем, я увидал и разглядел его по его героям. Эти бунтующие, страдающие, тоскую­ щие люди, лежавшие рядом со мной на нарах ночлежек, на пристанях, вокзалах, под открытым небом, бы­ ли именно теми людьми, которых я, одновременно, видел и в книгах М. Горького. Эти люди — босяки, безработные, искалеченные дурман- < ными и гнетущими условиями капи- J тализма, не забыли удивляться и 1 восхищаться красоте и теплоте ми- I ра. Безработные, лежащие в ночлеж­ ках, разумеется, книг не читали. Но все они слышали о Максиме Горь­ ком, об его огромной, бесстрашной и мудрой жизни. Они гордились Горьким. Для рабочих уральских рудников, по которым мне приходи­ лось бродить, Горький был легендой — громадной пламенной, воинству­ ющей. В Кургане я много читал. Кни­ ги встречались легкие, крылатые; встречались и болезненно-водянис­ тые, гнетущие, глухие; встречались ё и кроткие, очарованные, отуманен­ ные, таинственные. Но за каждой книгой, как сквозь ставень, я видел пробивающийся луч света, какую-то новую, идущую ко мне книгу М. Горького. Новая книга его окатыва­ ла меня восторгом, как теплая мор­ ская волна. Горький тогда для ме­ ня ^ был — один светлый и радост­ ный восторг, бесконечное удивление ' перед человеком, победителем при­ роды. Все достойно удивления, по­ тому что все прекрасно, ибо все го­ ворит о счастьи. Вот что я читал в его книгах. Ничто не существует напрасно и природа поддерживает и развивает жизнь только потому, что жизнь, действительно, достойна это­ го, что жизнь хороша сама по себе, что она заслуживает восторга, вет­ вистого и многолетнего, как дуб, и удивления животворящего и светло­ го, как дождь!.. Однажды, глубокой осенью, гуля­ ли мы с Кондратием за Тоболом по берегу. Я рассказал ему степную легенду об удивлении, любви и восторге, К. Худяков посоветовал 4. мне то, чего мне хотелось.