Сибирские огни, 1946, № 1
впечатления от этой встречи с нею были настолько еще свежи, остры и физически ощутимы, что он, оглу шенный и сбитый с толку такой, почти неправдоподобной полнотой счастья, не мог сию минуту ни го ворить, ни думать о них. Больше того, ощущение этого счастья даже несколько тяготило его. и что-то похожее на тоску тревожило его сердце. Роман за многие годы общения с Митькой слишком хорошо изучил его. чтобы не замечать своим трез вым, строгим и ясным умом даж е самых незначительных отклонений пт нормы его обычного дун*евного состояния. Впрочем для этого и не надо было обладать ни особым проникновением, ни проницатель ностью. Ибо Митька не умел скры вать своих настроений и замыкать ся в себе перед кем бы то ни было, а тем более перед человеком, с которым он связан был прочной и длительной дружбой. Не мог не заметить Роман воз бужденного до тоски состояния Митьки и сейчас. Совершенно, кста ти сказать, не расположенный сию минуту к выпивке, Роман тем не менее выпил с Митькой по второй рюмке, и только потом решился на осторожный разговор по сущ е ству. Hv. вот,-—сказал он, раскури вая предложенную Митькой п а пиросу, —теперь я, кажется, в фор ме. Можешь выкладывать, ордина рец, карты свои на стол. — А што такое? — с искренним недоумением, словно спросонок, спросил Митька. — Ну, откуда я знаю, што там У тебя такое. Ты ведь сам же к а ким-то весьма срочным донесением мне угрожал, — ответил Роман с улыбкой. — Ах. вон ты с чем! Ну, это я просто так. Купил тебя, председа тель... Выпить, понимаешь, с тобой захотелось. — Только-то? — Не больше. — Гм, допустим... Так точно, голубчик. Ей-богу, № вру, — клятвенно прижав руки к сердцу, побожился Митька, и тУт же поспешно, наполнив рюмки, еще поспешнее протянул одну из них Роману. Крутнув с веселы дг отчаянием головой и молча чокнувшись с Митькой, Роман покорно выпил и эту рюмку. И не успел он как сле дует прожевать закуски, как Мить ка, сунув ему в руки поспешно сня тую со стены циммермановскую ги тару, сказал: —- Побренчи, друг. И спой. От вели мне душу. Приняв гитару, Роман покурил, помолчал, подтешкал. Было похоже, что он словно пытался припомнить что-то или что-то решить. А затем, докурив папиросу, он, вольно о т к и н у вш и с ь к о р п у с о м на спинку кресла и не спуская с приятеля больших своих и печальных, слегка притуманившихся от легкого хмеля глаз, молча стал перебирать стру ны В строгой и трогательной з а думчивости негромких аккордов как будто звучал чей-то приглу шенный. сердечный и теплый чело веческий голос. И какая-то еле уло вимая. но до боли знакомая мело дия то журча и позванивая подоб но ручыо, стремительно срывалась со струн, то неожиданно замирала в раздумье, а затем уже, присми рев. лилась спокойным, тихим и чиетыдг потоком. Облокотись на стол, Митька рев ниво и пристально следил за легко порхавшими над гитарными стру нами, подвижными и гибкими паль- нами Романа, целиком отдавшись порабощающей власти этих горько волнующих' звуков. А Роман, сам того не захтечая, спустя две-три м и н у ты вполголоса запел своим незвучным, но густым баритоном: Отчего ошя1 в светлице Ты не гасишь до утра? Почему т’ебе не спится. Если спать дамго пора?! Неужели темной ночыо Ждешь, што снова у ворот Потихоньку захохочет Бубенец и конь заржет?! Умолкнув, Роман поикрыл глаза. По из-под беспокойных пальцев его, настойчиво и жестоко трево живших полусонные струны гитары, продолжали стремительно срывать ся целые стаи звуков — и точно стрижи в сдтятении порхали они из стороны в сторону, отыскивая в«
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2