Сибирские огни, 1946, № 1

Махорцев хмурился. От него вдруг почти физически ощутимо веяло холодом, отчужден­ ностью, когда он произносил: — Вы равнодушный коммунист. Эх, Алевтина Романовна! Если бы мне ваши тридцать. — Вам угодно меня обидеть? — Нет, — лукавил М ахорцев ,— нет, нет! Я высказываю предполо­ жение. Было бы хуже для нас обо­ их, если бы я стал это утверждать. — Но к чему ж е обязательно стучать по столу кулаком? — Я объясняюсь фигурально. — Я тоже... — Может быть, — внезапно сог­ лашался Махорцев. — Действи­ тельно. Не ваша ли правда: к чему стучать по столу кулаком. Заложив руки за спину, он от­ ворачивался к окну, казалось, з а ­ памятовав, что перед ним женщи­ на. Пальцы его с аккуратно под­ стриженными ногтями медленно ше­ велились. Затылок был неожиданно молодым: ни одной морщинки в сорок шесть лет, ни одной стари­ ковской сумрачной складочки, — — только туманносизая тусклова­ тая седина в волосах, сутулость спины и еще заметно полная талия, охваченная поверх коричневой са ­ тиновой косоворотки широким пос­ крипывающим ремнем. А вы на земле проживете, Как черви слепые живут: Ни сказок про вас не расскажут, Ни песвн про вас ие споют! Он снова садился. — Я очень ценю Валашскую ле ­ генду. Заключительная строфа все­ гда бередила мне душу. Вы не н а ­ ходите, что она укор всем тем, кто хочет притаиться, спрятаться от со ­ бытий: моя, дескать, хата с краю... Через десять дней отчитаетесь на Бюро о чайхане... Да! — Андрей Елистратович останавливал з ав е ­ дующую взмахом руки. — Вы про­ сматривали этот дьявольский сун­ дук с универсальным магазином в самоваре? — Зрелище безобидное. — Вот как? — Правда, я не разрешила... — Чорт побери, — бурчал М а­ хорцев, — засылают... — ...Женщину на костре. Черес­ чур натуралистический, грубый ат тракцион. — ...Засылают же такую белибер­ ду,—повторял Андрей Елистратович. — Как вам нравится — инкубатор в шляпе! Попробуйте-ка, воспитае­ те у нашего горняка вкус гипноти­ ческим сном в воздухе без опоры и горизонтальном положении... — Не воспитаешь, — соглаша лась Полубоярова. Человек-оркестр сидел посреди сцены в особом кресле, рыжеволо­ сый, пожилой, с частыми рябинами на квадратном лице. От баяна, от мехов под ногами, к пианино и с т о ­ лику путанно тянулись резиновые трубки. Из-за кресла полумесяцем выглядывал барабан. На столике в гнездах были укреплены мандоли­ на, балалайка , домра; над грифами инструментов —- костяные медиат- ры, приложенные к перекладинам наподобие буквы «п». Человек дол ­ го и хмуро приноравливался ко всей своей удивительной механике, д о л ­ го и — непонятно для чего -— ше­ велил губами большого рта; затем начинал трудиться. Его волосатые пальцы судорожно жали на лады баяна, ноги в русских сапогах — на меха; локоть правой руки уд а ­ рял в планку, которая, спружинив, приводила в действие барабан. И барабан глухо ухал. Звякали тарелки. Раздавалось шипение, бульканье, скрип. Медиатры царапали струны, деревянные молоточки сухо поко­ лачивали пианинные клавиши. Голова человека опускалась и поднималась, опускалась и подни­ малась в такт звукам: Тум-та-та, Тум -та.та, Тум -та.та, 'Гум-та-та, Бам-м-тухх, Бамм-тухх, Трум -та-та.та ! Человек мучительно, с тупым ожесточением, улыбался. На конце его носа грустно повисала капель­ ка пота. Мандолина фальшивила. Молоточки стучали не по тем клавишам.