Сибирские огни, 1946, № 1
моста через реку Иню, и слова ча стых: Ой, пойду плясать, Головой качну. Потом карими глазами Завлекать начну. , Гармонис, гармонис, Пожалуста, не (жеиис. Пожалуста, прошу вас, Не ищите лучше нас. Дуновение ветра донесет от реки еще и парной, сладоковатый запах болотной гнили вместе с тающим звоном гитарных струн: Старика разорит на подарки, В сердце юноши кинет любовь... И вот уже песни нет. Она раст ворилась в тягучем вое гудка. Это знакомый голос шахты имени Киро ва, — сильный, он густо течет над городом. Ночной смене пора итти на работу. Из переулков, с главных второстепенных улиц, через парки, сады, рощи, по дорогам, тропкам, покачиваясь, двинулись к шахте ко мочки света, маленькие, лимонно желтые. Людей не видно — только лампы. I ородок оживает; но прош ли шахтеры, проплыли огни, отзву чал смех — и вновь тишина, перед утром особенная, как бы прозрач ная. Наступает час, когда не колеб лется и молчит листва, и суч ь я .б е рез обвисают вялыми прядями. Над болотом лежит туман. Кажется, что не из земли, нет, но из молочного озера ершистыми островками тор чит черемуха. Не слышно кваканья лягушек, в городе — лая собак, шума породы. Паровозы угомони лись; за набежавшее облако спря талась уже совсем усталая, тусклая луна. И тут вдруг орет петух. Он слов но бы оскорблен этим торжествен ным безмолвием. Издалека ему от кликается другой, помоложе и пост роптивей. Пробудились овцы, ж а лобно и дрожащ е начали блеять, дробно перестукивая копытцами. Восток блбднеет. В том краю, за четкой горой отвала, над купами деревьев, по длине горизонта вытя гивается белая, с шелковистым от ливом, полоса. От минуты к минуте она пропитывается вишневым со ком, растет, ширится, упрямо ото двигается ночь все выше к зениту. Одно мгновение задерживаются сумерки, точно бы повторяя вечер. Но вот в эту изломанную щель, проделанную рассветом в небе, тя жело влезает багряное солнце. Его лучи, под разнотонные песни птиц, стремительно скользят по крышам, врываются в улицы. Розовеет чере муха, самый воздух, вода в Иие, перила моста, вдоль которого с то потом и мычанием суматошно про ходит за реку городское стадо: ко ровы, телята. Перебегают с места на место брюхатые овцы, остромордые, уш а стые, жирно пахнущие прокислой шерстью. Следом поспевают босо ногие пастухи-мальчишки, постре ливая кнутами. Главный же пастух Афимия Кирилловна Круча, или по просту — тетка Хима, женщина лет неопределенных, сухопарая, з а горелая, едет сторонкой на велоси педе. В седле сидит прямо, спина — доской. Горбоносая Хима любит кричать с угрозой: — Ать я вас! Коровы шарахаются. Тетка Хима (голова ее повязана куском кумача, взгляд темных глаз быстрый, он колет; губы тонкие, пыльные, презрительно скошенные, отчего на левой щеке глубокая складка полумесяцем), эта самая тетка Хима запихивает два пальца В рОТ И СВИСТИТ: — Ать я вас! Коровы мычат. Хима, ловко накручивая педали машины, не меняя позы — спина доской — раздраж ается пуще преж него: — Кудды, лешаи, чтоб вам пусто было! Эгей! Тимка, ты глянь, п а щенок, вона Пеструха-те сидиров- ская с дороги норовит. На багажнике велосипеда узелок с едой, Сапоги, стеганый ватник. От станции Вересово к городку не спешной и шумной стайкой шагают школьники. Завидев Химу,, они кричат: — Химия. — Химия! — Ать я вас, — рявкает Хима. А в травах уже заработали, з а сверлили сверлышками сверчки.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2