Сибирские огни, 1946, № 1
был нетоворотлиа, и я не раз слышала пе ребранку между ним и Настей: — Тюлень! — кричала Настя, — на фронт бы тебя, живо бы научился пово рачиваться! Скоро она «сместила» его с поста брига дира (конечно, при моей, активной под держке) и сама — неутомимая, злая на язычок, требовательная и крикливая — стала командовать бригадой домашних хозяек. Домашние хозяйки! Какой это хороший, веселый и самоотверженный народ! За че тыре года были и жалобы, я слезы, и у каждой — своя забота, а, может, и горе на душе, — но как они просто, по-чело вечески хорошо, несли свою долю войны! — Эх, товарищ начальник, — говорила Настя, — кончится война — напьюсь, как сапожник, — неделю не буду ходить на работу, хоть судите — все равно! Мы все ждали, так ждали этого дня— дня Победы! А Настя... работает, вдруг задумается, подопрет голову рукам*ч и сидит, невидяще смотрит перед собой, и легкая улыбка озаряет усталое лицо. Встрепенется, покосится на подруг, при крикнет и снова — огонь, движенье. Но 'вот — день Победы! Я подошла к цеху — плачут. Не поймешь — напили :ь или от радости. Сидят домашние хозяйки у цеха, на траве, обнялись и — плачут. Я присела. Посмотрела внимательно' в ли цо каждой, обняла Настю за плечи, хоте ла сказать что-то и — сама заревела. Сидим, покачиваясь. Настя говорит, — хо чет сердито, а — не получается: — Глянула в зеркало сегодня... Поста рела как! Морщинки вот... И пальцем разглаживает морщинки под глазами. ...На следующий день иду в цех, с;р- це болит. Ну, думаю, никого нет! Запили женщины — остановили цех. Вошла и деловито, скрывая улыбку, прошла мимо станков. Хоть бы одна оглянулась — на клонились над станками, как всегда, сос редоточенные и деловые. — Здравствуйте, товарищи! — Здравия желаем! — озорно разнес лось в ответ. А Настя... подруга, сестра моя, труженица — и сейчас себе не из менила: — Ну, чего рот разинули? — прикрик нула на ж енщ ин ,,— а ну, веселей! И протяжно, радостно зазвенел ее го лос в утреннем воздухе: — Детали давай! ...Приехал ее «рыжый нес». Небольшого роста, широкоплечий, с простым добрым лицом, в новой гимнастерке с радужными нашивками ранений — он, не хмелея, ску по рассказывал историю своих походов, через стол предупредительно угощал . меня яствами, приготовленными Настей, и гово рил при этом: — Кушайте, кушайте... У нас по-про стому... И разводил руками. ' А Настя, счастливая и помолодевшая, -в новом бархатном платье, ходила во круг стола, угощала всех поочередно, и я ловила ее теплый взгляд — подруги, тру женицы, сестры. Мы пили простое вино, -говорили обык новенные слава, пели полные обаяния пес н и ,— простые русские люди. Вот, я, Настя, и написал про тебя нев значай. З А К Л Е ПК А — Ничего подобного —- какой я мор гун? Я парень — гвоздь, — -говорил Петька Моргун и при этом так см-ешно подмигивал в сторону мастера и таким за- лзгвался веселым юудахтающим смехом, и совсем уж по-мальчишески При этом вы тирал рот тыльной стороной ладони, что ни у кого, кто не знал Петьки, не воз никало сомнений -в беззаботном существо вании его на земле. Впрочем, никто хорошо и не знал Петь ки. Любопытных он отгонял шуткой, а в официальных случаях, например, как это было при беседе с начальником цеха, о» -рекомендовал себя эвакуированным из Винницы, пятнадцати лет от роду. И — все. Мать, отец? Петька ничего не может пов-рдать о них начальнику цеха, кроме того, что они остались «там»; об этом Петька говорит все так же, не меняя то на и позы; только разве всегда светлые глаза -его чуть подергиваются дымкой, да руки, словно им становится неудобно ви сеть без дела, поднимаются к карману комбинезона и, не сумев отстегнуть пуго вицу, неверным движением уходят за спи ну. Но яопр-еокнему вся. его невысокая фи гурка — от кончиков новых брезентовых ботинок до -картуза, надвинутого на боль шие, чуть оттопыренные уши — выражает ..нетерпеливо озорно-е желание вырваться, уйти. — Какой же ты гвоздь, —- сказал ему мастер Петр Кузьмич, когда Петьку, по сле окончания ремесленного училища, на правили в его бригаду, — ты заклепка скорей... (он намекал на большую голо ву -Петьки). А ну-ка, не ве-ртись. Слышь! А то живо у меня... Бери-ка вон тиски, да начинай... Он неодобрительно оглядел широкое улыбающееся лицо Петьки и, пошевелив густыми суровыми бровями, добавил: — Д а ребят не смущай... А то я, брат, живо рассчитаю. И полез за кисетом: — Вот д-ед! — с восхищением подумал П-етька. — Сердитый! Опасения мастера не оправдались. Петька не «смущал» ребят, по крайней мере, во время работы. Напевая что-то себе под нос, он работал весело и быст ро; и если б он был наблюдательнее, то не раз заметил бы на себе косящий взгляд Петра Кузьмича. Тот сразу оценил и цеп кость петькин-ых рук и точность глаза, оценил и смолчал, даж е не показал вида, что доволен. Был он скуп на слова, хо
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2