Сибирские огни, 1946, № 1
Вздорное, чисто женское, желание обо рвать неприятную мне женщину и нера дивую, как мне показалось, работницу убыстряло мои шаги и укрепляло .реши мость. ...Вот и цех. Распахнутые настежь две ри. Теплый, с острыми запахами, воздух вырывается наружу (приточная вентиляция, — подумалось с облегчением, — сколько сил потребовалось, чтобы организовать ее!). Вошла в цех. Нет, ровный шум стан ков — цех работает. Иду в травильное отделение, В мутном тумане плавают очертания людей. Ах, проклятая подземная вентиляция — опять залило водой. Стой в раздумье. Но что это? GMex. Хороший, веселый смех — только прерывается каш лем и возгласами: — Тьфу, леший! Ап-чхи! — и опять чей-то бубнящий веселый, голос, и — дружный хохот, и громче воех, и зарази тельней ее голос — Насти. Я заглянула в дверь. Нет, работа ки пит. Вон, правда, кто-то из девушек за дремал в углу, но1 ненадолго — подруги водрузили на ее голову пустую корзину из-под деталей и теперь весело поте шаются. Из восклицаний я поняла, что это сделала Настя. Я взглянула на нее и изумилась — так неожиданна была она в своей позе, с открытой улыбкой на рас красневшемся лице, с красивыми, обна женными до плеч, руками, энергично, по- мужски, встряхивающими корзину с дета лями, что мне сделалось стыдно за свою мелочную неприязнь, — я отступила на зад,. боясь спугнуть и этот веселый задор работы, и эту улыбку на лице Насти. Но было уже поздно. Кто-то предосте регающе шикнул: — Ш-ш... начальник! И сразу наступила тишина. Не меняя темпа, женщины продолжали работать, только сосредоточеннее и строже стали лица. Я кивнула провинившейся девушке! — Влетело? И не взглянув на Настю, повернулась, чтобы уйти. У дверей услышала, пущен ное вдогонку: — Полунршница... Это сказала Настя. Я вышла из цеха в иочь, .в мороз, в леденящий ветер и по вторяла почему-то необидное сейчас олово: «полуношница» — и тихо смеялась. На следующий день, когда утихла у т ренняя сутолока в моем кабинете, ко мне без стука вошла Настя и плотно при крыла за собою дверь. В руках она дер жала пару резиновых сапог. Поставив са поги на табуретку, буквально чуть не перед моим носом, она подперла бэлра руками и заговорила негромко, четко вы говаривая слова, и все с тем ж е раздра жением, с каким она всегда говорила со мной: — Как по-вашему, товарищ начальник, можно в этих сапогах работать? С кисло той, например? Я посмотрела на сапоги. Да, жалкий вид был у них. Задранные вверх носы с отвороченными в сторону заплатами, все в черно-коричневых кислотных пятнах, с вылезающими из дыр ватой и соломой. Что я могла оказать Насте? Отделаться общи ми фразами о том, что чуть ли не еж е дневно ставлю (Вопрос перед директором, что послано несколько телеграмм в Моск ву, что сапоги в стране, вообще говоря, есть, но перегрузка транспорта... все идет фронту... Я посмотрела в настороженные, чуть прищуренные глаза Насти и сказала про сто: — Нельзя работать. Густые брови Насти дрогнули, потом сошлись на переносице, — она отвела глаза. Наклонившись, взяла сапоги,, — нет — резко сдернула их с табуретки и вдруг покраснела, отвернулась и уже у дверей уронила: — То-то... нельзя... И ушла, громко хлопнув .дверью. Милая, угловатая, сердитая Настя! Я положила голову на руки. Милая, милая Настя, — повторяла я. Я нашла ей сапоги :— купила на рынка — принесла их в цех и поставила у две рей травильного отделения. Настя даж е не взглянула. ...Зеленая, робкая травка у ворот ц0ха, угольная пыль я лун®, грязный снег и опять — .весенняя травка. Цех перебрался .в новое помещение. Мы ходили в простор ной, залитой солнцем зале, придирались к мелочам, а самим как-то не верилось, что здесь не будет ни удушливого запаха кис лот, ни удручающей тесноты. С Настей мы подружились. Впрочем, это сказано смело — она попрежнему была настороженна со мной в цехе и неловка, но уже где-то в глубине глаз я чувство вала затаенную теплоту. Осторожно, чтобы не задеть ее самолю бия, я помогала ей, чем могла. Как-то вышло так, — незаметно для* нас обоих, — что я стала часто посещать ее «келью», как она выражалась. Скромная комнатка, с фотографиями .в цветных затейливо раз рисованных рамках, с низким светлым по толком и легкими занавесками на окнах вызывала чувство уюта и тишины. Ее «оголец» Витя учился в ремесленном учи лище, а муж был где-то под Калининым, в Сибирской дивизии. ,— Не пишет, рыжий пес, — говорила она сердито. ...Нас .премировали подарками. Без шумихи, без торжественных речей, я вы давала эти подарки работницам у себя в кабинете. Насте досталось бархатное платье, глухое, до подбородка, застеги вающееся не на пуговицы, а на замки. — Ладно, — сказала Настя равнодушно и, скомкав платье, ушл,а в цех. .В обеденный перерыв я услышала шум из цеха и звуки гармоники. Заглянула с удивлением в дверь я расхохоталась. Ах вы, домашние хозяйки, большие дети, что .вы там творите? Шумный, веселый круг — прямо среди цеха, а в центре круга — она, Настя, в бархатном платье, притопты вает каблуками, а бригадир Сергей лихо растягивает меха гармоники. Впрочем, у этого Сергея лихо выходила только игра на гармонике. В работе он
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2