Сибирские огни, 1945, №6

щую уж е традиционной, экзотичность в показе Сибири, в разработке харак­ тера сибиряка — советского человека, героя нашего времени. Предстоит поэту более глубокое осмысление образа советского человека — строителя и борца, что не исключает ни .любви к сибирской природе, как к чудесному и своеоб­ разному краю большой нашей советской земли, ни особой привязанности поэта к сибирякам, — своеобразным «свойским» советским людям. Этого органическо­ го единства в образе сибиряка общих черт советского человека и своеобраз­ ных «местных» оттенков его характера в «Сердце Сибири» Игнатию Р ож д е ­ ственскому раскрыть полно еще не удалось. Н е везде удается поэту достичь органического единства в изображении природы Сибири и индустриального ее преобразования. В слабом, но претен­ дующем на какое-то большое обобщение стихотворении «Сибирь» поэт, стре­ мясь преодолеть традиционное представление о Сибири, как о прежней экзо ­ тической глухомани, бросается в другую крайность и утверждает, что Сибирь ныне «не тайгой славится», «не пургой», «не крепкими снегами», «не холодами беспощадных зим», а «заводами» и «гвардейскими полками», хотя сам поэт в других стихах, наоборот, утверждает, что в краю, где «мороз, тайга» — «исто­ ки нашей славы, ключи больших блистательных побед». Бледны, малоудачны стихи поэта на непосредственно фронтовые темы: «Красноярцы за Невелем», «Землячка», «Тишина» — это вырезки из газет, сл а ­ бо переведенные на поэтический язык. Составляющая почти половину книжки поэма «Стражи Мангазеи». постро­ енная на поэтической интерпретации исторического материала, интересна, в ней много по-настоящему живописных ярких строк. Поэма в целом свиде­ тельствует о крепком литературном умении поэта. Но уж е с первых строк слишком заметно стремление автора во что бы то ни стала устроить переклич­ ку «века минувшего с настоящим», очевидная, несколько искусственная «при­ вязка» исторически давних событий мангазейской жизни к современности, к войне советского народа с фашистской Германией. Так, доказывая прогрессив­ ное значение освоения русскими сибирского севера в XVII веке, поэт готов низвести народы севера — «самоядь кровавую» чуть ли не к врагам России. И совсем уж странно звучат, например, строки: Покоряя тайгу тяжело и упрямо, Мангазея во славу отчизны росла. Искусственная «привязка» давно минувшего к современности приводит поэта к модернизации и лексики и образов. Героиня поэмы Аграфена, простая русская женщина, наделена автором ка ­ чествами и чертами, которые делают ее фигуру почти символической, что явно не вяжется с общим реалистическим изображением обстановки, исторического фона, всей древней мангазейской жизни. Так, Аграфена с одного в згляда в мангазейской толпе разгадывает немецкого соглядатая, лазутчика и сразу его разоблачает. Погляди, незнакомец стоит у амбара, Примечаю, глазаст он и вельми лукав... S • • • . S . . ’ Мне сдается, Гурьяша, что он соглядатай, Что посеет он лихо на нашей земле... И Аграфена, и другие персонажи начинают говорить в поэме почти совре­ менным языком, обнаруживают почти современное понимание истории. Аграфена все время и весьма выспренне декламирует о своих высоких патриотических помыслах: