Сибирские огни, 1944, № 4

Старик закурил трубку, присел на бревно у сарая, смотрел, как возятся на дворе куры. — Будто осиротели... Пустота... Эх!.. Поднялся, вздохнул и направился к воротам. — Дедушка! Не уходи! — Скажи матери: приду. Зашел в сельсовет, заглянул во все комнаты. Никого. Одна сторожиха. — Куда их всех вымело? — На полях... Известно... Сейчас день — год кормит. Заглянул в правление колхоза. Встретил председателя. Тот протянул ему руку. — Здравствуй, пчелиный король! Как ноги носят?.. А у нас, Савельич, тоже фронт, — день и ночь воюем за хлебушко, за урожай. Ты что пришел? По делу или так забежал? — Шел будто так, а пришел по делу. — Сказывай, а то убегу в поле: женщин на мужицкое дело приспособляем. — Может меня куда пошлешь на место женских. А? Стари­ ки все на поле выбили. — А пасека? — Старее меня которые есть... — Нет, — замотал головой председатель. — Старее тебя найти можно, а по меду один ты у нас мастак. Не проси. Надел картуз на седую голову, подал Мурашову руку: — Больше меду надо, старик. Заходи когда... Будь здоров... Вышел на улицу, отвязал коня, стоявшего у плетня, вскочил в седло и крупной рысью поехал вдоль улицы. К вечеру Игнат возвращался в землянку. Рядом с ним выша­ гивал Семка. — Вот и заживем мы с тобою, Семен Николаевич. И под присмотром ты будешь, и матери заботы меньше. Зимой Игнат получил письмо от сына. «Хоть и бьем, отец, мы немца на совесть, а силы в нем еще много. Техника у него сильна и злости много. Пришли нынче в деревню — одци трубы от печек торчат, а под трубой кости бе­ леются: это он стариков, ребят да женщин сжигал, которых от­ править на каторгу к себе не мог... Зверь он, а не человек. А со зверем у нас разговор другой: за землей к нам шел, ну, мы его в землю и отправим». Старик хмурил брови, сердито пыхтел трубкой. — Так, сынок, так...