Сибирские огни, 1944, № 4

Бывало раньше выйдет на взгорье, оглядит свои владенья, улыбнется. — Благодать-то какая!.. Солнышко!.. Цветет все! Трава зве­ нит, воздух звенит, все звенит... Всё веселило и радовало: и цветы, и солнышко, и пчелы. Жизнь казалась большой, большой, и краю ей не было. Ворвался в жизнь немец и оборвал всё. И утрами, выходя из землянки, старик прикладывал руку ко­ зырьком к глазам, смотрел на взгорье, долго, упорно, — не идет ли внучка? Приходила она редко, и старик торопил ее вопросами: — Как там? Неужто опять отступили? По бумажке Наташа читала ему мудреные названия, старик 'кивал головой и говорил: — Бывал... Знаю. Нехорошие вести, внученька, приносишь. И все же с Наташей было веселее, хотя давно внучка пере­ стала смеяться, петь веёелые песни. Молча готовила пищу, си­ дела на скамейке рядом с дедом, рассказывала новости колхоз­ ной жизни: мужики ушли на ''фронт, поспевают хлеба, убирать некому. Однажды Наташа, уходя, сказалу деду: — Санька будет приходить к тебе;» Мы с маманей на работу выходим. Ушла и унесла с собой последний покой старика. Забился он в землянку, лег на койку и впервые в жизнн заплакал от обиды, что не может он взять винтовку в руки и пойти рядом с сыном. Решил сходить в деревню. Хлеба поспели. Убирали их серпами и литовками старики и жейщины. На дальней гриве шумела жнейка. Дед приложил руку к глазам, теплое чувство согрело его. — Осилили. Значит, и мы, старики, в цене. Вошел в деревню. Пусто, будто вымерли все. Открыл дверь в избу, хотел сказать обычное: — Здорово ночевали! Никого. Вышел во двор. Всё на своем месте и всё будто опустевшее. Из-за плетня поднялась голова семилетнего Семки. — Дедушка! Перелез через плетень и подбежал к старику. — Насовсем? — В гости... Что скажешь? — Скушно, дедушка. — Мать с Натальей где? — Работать ушли. — Санька? — Картошку полоть послали. Мамка полдничать придет.