Сибирские огни, 1944, № 4

кую, русую бородку, сидел на табурете и надевал сапоги. Сте­ панида собирала вещевой мешок, вытирая рукавом глаза. На лавке, присмирев, жались ребята. — Успел? — глухо спросил Игнат. — Чуток и не успёл бы. Заплакала Степанида. — Перестань, — подошел к ней старик. — По покойникам плачут. Брось накликать беду... Вернется. Присел рядом с сыном. — За Россию, значит, идешь!? Что ж... В четырнадцатом я за нее дрался, теперь ты. Мы до конца не довели, доводи ты... До последнего, выходит, его бить надо, чтоб больше не подни­ мался, не мешал нам. Про жалость не думай, он ее не понимает. Николай надел сапоги, встал .и, не обращаясь ни к кому» медленно произнес: — С тремя остается... Это тоже понимать надо. Старик обиделся. — Со счета меня сбросить хочешь? Не рано ли, сынок? Николай взял мешок. — Вот, Стешенька, й все. Выходить пора. Надел мешок за спину и протянул руку отцу: — Живи на здоровьице. Не забуду твоих слов. — Не думай о нас, себя береги. Обнял сына, перекрестил. — Иди, коли такое дело... Россию берегите, одна она такая,. Все вышли на улицу. * * Ушел Николай, ушло с ним и выработанное годами спокой­ ствие. Ночами не спал, все думал. Хотел понять, какая теперь война и не мог. — Железным зверем немец идет... Танки... Самолеты... Разве тогда было такое? Людей 'тыщами уничтожает, деревни жжет. Озверел. Не раз поднимался ночами с койки, разжигал , печку, курил свою трубку. Думал о сыне. , — Отступают наши. Тяжело это. И с каждым днем росло ожесточение против немцев за сына» за землю родную, за людей, убитых, замученных, растерзанных немцами. Всё знал старик, — обо всем ему рассказывала внучка. Днем бродил по пасеке, прислушивался к гудению пчел, сле­ дил за их полетом, делал все, что полагалось, но душа болела о другом.