Сибирские огни, 1944, № 4

Глеб Пушкарев БОЛЬШОЕ СЛОВО Рассказ Жизнь Игнатия Мурашова прошла на этой елани. Подсчи­ тать, так многие деревья — ровесники ему, а кустарники — мо­ лодежь против него. Он сжился с ними, оберегал их, болел за них. Ему казалось, что и лучшего места не найти на всем свете. На взгорье, будто строем, вырядились березы. Лет им — не -счесть. Стволы — в обхват. Кора потрескалась от старости, по­ зеленела — на разрывах — мхом. Руки-ветви пораскидались в стороны, к соседям, словно сплелись в хороводе. А на краях — молодая березовая поросль. Она лентами побежала вниз к зве­ нящему ручейку. Ручеек не перешагнешь, перепрыгнешь разве с разбегу толь­ ко. Каменистое дно пересыпано крупным золотистым песком. Во­ да чистая, холодная, звонкая, как серебро. Зеленым смородничником окаймились берега. Ягоды крупные, сочные, пьянящие. За ручейком согра — пихтач, осинник, кудрявоголовая паху­ чая рябина. Бурным травостоем поросла елань. Бережет ее Игнатий Савельич, людям топтать не разрешает, а скоту совсем прохода нет. Тут — его владения, тут он хозяин, набольший. И только тропки — к ручейку, омшаннику, землян­ ке, ульям проведены им раз и навсегда, только по ним и ходить разрешается. Встает Игнат с солнышком, выходит из землянки, смотрит на небо, примеряет, какую погоду ждать можно, как пчелки себя сегодня будут чувствовать. Берет ведро и узенькой тропкой идет к ручейку. Белые шапки пучек раскачиваются над его головой. Иван-чай сыплет на него снег своих лепестков. Синий сердитый болиголов загораживает ему дорогу, неохотно отодвигается пе­ ред стариком и тотчас же возвращается па свое место. Пахнет медом. — Трава жирная, — улыбается Игнат Савельич, — меду, бу­ дет невпроворот. У старика своя, годами выработанная мудрость: «Человека не покормишь — работы не спрашивай. Для пчел цветов не за­ пасешь — меду не получишь».