Сибирские огни, 1941, № 3

что увидел он гусыню белую, как лебедь, и он хотел ей крикнуть что-нибудь и он не мог. И птица, тихо покружившись над умирающим, неслышно опустилась к нему на грудь. И она напоила его из клюва во­ дой прохладной, как утренняя роса, и аро­ матной, как донник. И воин, утоливший из птичьего клюва смертельную жажду свою, ослабел, как слабеет после дальнего стран­ ствия путник степей от чаши крепкого кумыса. И, ослабев, он забылся глубоким сном. И никому неизвестно, какое число часов, или дней, или ночей проспал он на прибрежном песке. И, проснувшись однаж­ ды, — и это было на рассвете — он по­ чувствовал себя исцеленным от ран и он не испытывал более былой жажды. И, оглядевшись вокруг, вновь увидел он и цветущую степь и девушку красоты столь невиданной прежде и столь редкой, что был ослеплен лунным сиянием ее лица и блеском глаз ее, звездам подобных. И спросил тогда батырь девушку: «Послу­ шай, красавица, а не видала ли ты гусы­ ни белой — как лебедь? И если видела, то в какую сторону улетела она? И не слыхала ли ты ее крика?» И, смеясь, от­ ветила ему девушка: «Храбрый батырь мой, а не так ли светла я лицом моим — как перья белой гусыни? И не похожи ли руки мои на два гибких и легких ее крыла?!» И тогда батырь снова спросил ее: «Как же мне звать тебя? И откуда ты? И какой твой род? И далеко ли аул твой отсюда?» И как весеннее солнце над степью, сияя от счастья и радости, отве­ тила девушка батырю: «Если светла я лицом моим, подобным светлым перьям бе­ лой — как лебедь — гусыни, и если ру­ ки мои похожи на два гибких и легких ее крыла, — то и зови меня, батырь, отны­ не по имени этой птицы — Каз-Ак...» И понял тогда храбрый предводитель Колчан Кадыр, что это сама судьба плененного врагами его народа вернулась к нему в образе белой гусыни Каз-Ак и напоила его из клюва живой ключевой водой, и исце­ лила его от смертельных ран, и возвра­ тила ему былые силы его, и, превратив­ шись в столь красивую девушку, отдалась ему для того, чтобы продолжил он с нею потерянный в битве и плененный врага­ ми свой род... И прошло много лет. И ве­ ликое числом потомство оставили после себя Колчан Кадыр с прекрасной Каз-Ак. И это было после долговечного и счастли­ вейшего на земле их брака. И в честь кра­ савицы белой, как лебедь, Каз-Ак и было дано потомству их имя к а з а х ов... И с тех пор — и это было давно — стали ко­ чевать наши вольные предки по вольной степи. И не знал в ту пору народ наш ни нужды, ни бескормицы для скота своего, ни бед, ни обид, ни голода и ни джута. И у каждого в юрте горел очаг. И у каждого было масло в кибитке для того, чтобы вы­ лить его на огонь в честь новорожденного. И около каждой из юрт весело ржали по вечерам приведенные из табунов для удоя свои кобылицы. И несчитанные табуны мирно паслись вокруг аулов. И под вой­ лочной крышей каждой из юрт звенели струны домбры. И голубой кумыс буше­ вал в турсуках в каждой из ее кибиток. И никто не знает, сколько с тех пор прошло над великой степью и солнц и лун, ибо не счесть их ни прославленным степным мудрецам, ни бродячим ярмарочным звез­ дочетам. И эта была счастливая пора для наших предков. И недаром великий акын Мурат так воспел эту пору в своих бес­ смертных и неувядаемых песнях: Тучи белых баранов паслись средь степей, Табуны в сотни тысяч горячих коней. Воем несметным богатством 'природы своей Любовалась в ту пору наша земля: Красотой быстроногих коней дорогих, Блеском спин их — лоснящихся и тугих. На таких скакунах, днем и ночью, в седле Разъезжали батыры по нашей земле! Так пел великий Мурат. И Джамбул рассказал нам о нем в своей песне. И еще рассказал нам в тот вечер бродячий акын о том, как на смену счастью народа и бы­ лой Роле его и его радостям пришла в наши степи лихая пора. И это была пора скорби и горя. И снова тучи закрыли солн­ це. И снова стали сохнуть и вянуть степ­ ные травы. И снова стали умирать, зады­ хаясь в огне и в дыму, потерявшие запах цветы... И я сберег в своем сердце и в памяти несколько слов из этой песни Джамбула. И мне захотелось повторить их теперь напоследок, хотя у меня и нет под руками домбры, хотя мы' с тобой, Важен, и в карауле, хотя и ружья наши заря­ жены, хотя нам с тобой сейчас и не до песен, друг... — Нет. Нет. Говори, Сеимбет. Говори. Говори... — возбужденно прошептал Важен, и, взволнованный рассказом приятеля, вплотную придвинулся к нему и стал слу­ шать его, опять на мгновение забыв обо всем на свете. И Сеимбет, тоже заметно волнуясь, про­ должал полушепотом: