Сибирские огни, 1941, № 3
войсковую подводу. Связанные Карауловы, горько рыдая на всю дуброву, громко по обещали на прощанье пресногорьковским казакам выжечь до тла их станицу, а по том, обреченно упав головами на одер вой сковой телеги, поехали отбывать в станич ном клоповнике предначертанные атаманом роковые свои трое суток... И только два престарелых кавалера — бравый Фонбарон да приосанившийся дед Арефий — вели себя, не в пример проче му миру, достойно и строго. Ради этого столь торжественного в жизни крепости дня оба кавалера были в парадных, ста ринного образца, мундирах и при всех своих развешенных на груди регалиях. Твердым строевым шагом обходили кава леры нога в ногу все пирующие в дубро ве застольные компании. И за каждым столом, слегка пригубив подносимые им бражные чаши, они говорили напутствен ное слово вытянувшемуся перед ними во фронт служивому казаку. — Поздравляем с походом тебя, служи вый! — по-генеральски сомкнув седые ку сты бровей, торжественно произносил Фон барон. — Поздравляем... В добрый час, сынок. В добрый час, — вторил за Фонбароном дед Арефий. — В добрый час... — продолжал Фон барон. — Служи же Родине, сын, верой и правдой. Не посрами чести русского ору жия и нас, престарелых линейных сибир ских казаков... — Перед супостатом не робей и от пу ли-лиходейки не прячься, — строго на ставлял молодого казака дед Арефий. — С отцов и дедов своих пример бери. Мы при покойном их высокопревосходительстве ге нерал от кавалерии фон-Кауфмане во время андижанской експедиции под гра дом бусурманских пуль чудеса на театрах военных действий творили. Ить ажно серд це радуется — кака грозна битва за Ан дижан у нас с супостатом была! Не зря про туркестанские наши походы и сраже ния полковник Симонов книгу в кожаном переплете сочинил. А вахмистр Первушин три проголосных песни составил... — Эх, други, были времена! За матуш ку Россию отцы ваши сражались с бусур- маном на славу. Есть о чем на старости лет припомнить, есть о чем... — горько вздыхая, говорил до слез растроганный воспоминаниями о былых походах бравый Фонбарон. И кавалеры, смахнув привычным же стом с ресниц невольную слезу, ласково распрощавшись с молодым казаком и на градив его уймой суровых наставлений и строгих советов, молодцевато удалялись к следующему столу. В бушуевском застольном кругу помимо немногочисленной своей семьи было много родственного и просто знакомого народа. Агей собрал к родительскому столу всех своих товарищей-сослуживцев, с которы ми связан был ненарушимой дружбой с са мого детства. Андрей Прахов, Тимофей Ми- хин, Игнат Усачев, Ефим Неклюдов, Па вел Минкин и Иван Волков — все это были верные и закадычные друзья Агея. С детских лет сблизили их смежные от цовские пашни, равная в прошлом для всех их родительская нужда, веселые и шумные осенние ночлеги в жарких и дым ных земляных балаганах, и вольные по воскресным дням степные игрища и заба вы. Ведь совсем, казалось, недавно слыли в семьях своих они за озорных и резвых подростков-бороноволоков. А давно ли вме сте блуждали шустрые эти погодки в древ нем долбленом боту по дремучим камыш- ным зарослям озера Кучумбая, странствуя в поисках гагарьих яиц и гусиных гнезд? Давно ли слушали они, не дыша от стра ха, страшные дедовские рассказы у ноч ных полевых костров о Соловье-разбойни- ке и прижившихся в крепостных рвах не топырях и ведьмах? Нет, это было, ка жется, совсем недавно. Совсем недавно ры скали они, сломя голову, и, задрав по ко лена штаны, по дождевым лужам, изобра жая одновременно и лихих коней и храб ро атакующих врага всадников... А теперь вот было им уже не до забав и не до игрищ. Но острей, горше и ярче вспоми налось в эти минуты затерявшееся в стен ных просторах босоногое детство и еще более сближала возмужалых и вставших в походные стремена погодков одинаково сложившаяся у них судьба... Появление в застольном кругу друзей так возбудило и обрадовало Агея, что он, до сего мрачноватый и несловоохотливый, сразу же просветлел и заметно оживился. Выпито за бушуевским столом было не много. Но все уже, и в том числе Агей, были навеселе. И у Платона Тимофеича при взгляде на просветлевшего сына от легло на сердце. «Ну, слава тебе богу. Хоть с ребятами-то ожил. А то сидит, как приговоренный, ажно перед народом не ловко»... — удовлетворенно подумал ста рик. Затем он сам обошел по застольному
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2