Сибирские огни, 1941, № 3

И жалом стукнула в висок... Ой, далеки дороги маши! В степях полынный горек чад. Там ни озер, ни рек, ни пашен. Тот дик простор и глух, и страшен, — Где даже песни замолчат... Но только наши эшелоны Не устрашит пустыней гладь. Нам не впервой свои знамена Под знойным небом подымать! И наши деды не робели В походах, в странствиях, в бою И нас учили с колыбели Под песню древнюю свою Тому, как надо в час тревоги Под клич серебряной трубы В стремена мигом ставить ноги И веселей взбивать чубы. И мы, постигнув их науку На маршах горестей и бед, Пойдем на долгую разлуку С родимым краем — на пять лет. Пойдем за дальние курганы, Где суждено Руси служить, — Принять ли тягостные раны Или же головы сложить. И, может, тоже без погостов, Без песнопений и молитв — Как и у дедов —• наши кости Истлеют на театрах битв. И нам ничто уж не приснится, Башкой зарывшимся в песок, Если змея вползет в глазницы И жалом вылижет висок... Шуми же, знамя боевое! Труби, труба. Пора. Пора. Уж будто море в час прибоя Гремит над площадью «ура». Закрой, казак, часы стальные. На циферблате ровно пять. Заржали кони строевые, Поход почуявши опять. Чу, не пожарища ли пламя Пробилось сквозь нависший дым?! Нет, это полковое знамя Забушевало по-над нами Перед походом удалым! Хорошо пели в этот вечер захмелевшие казаки. И Агей, слушая эту песню, как будто даже забыл о девушке, о доверительно прижавшейся к нему маленькой и необык­ новенно нарядной Ксане. Она сидела ря­ дом с ним на разостланной походной его шинели и, обхватив его за шею обнажен­ ными по локоть полными, смуглыми рука­ ми, совсем по-детски присмирела, прильнув щекою к его груди. Ей было хорошо сей­ час и совсем не страшно здесь в соседстве с проросшими жесткой травой могильны­ ми плитами, около полуразрушенной и дав­ но забытой всеми крепостной часовни, где, хоронясь от людей, нашли они с Агеем для своего прощального свидания надеж­ ный приют. Здесь, за обомшалыми стена­ ми каменной ограды горько пахло в ве­ черний час прогретой за день землей, ды­ мом степных костров, разбухшей от веш­ ней влаги прошлогодней полынью и всем тем, что было знакомо им с детства, что неизъяснимо волновало и тревожило их и чему не было на их языке названия... Они молчали. Высоко стоял над ними, обмытый пред- новолунными дождями, на редкость про­ зрачный и тонкий, новорожденный месяц. И никак не верилось в эту минуту Ксане Руденко, что в последний, видимо, раз об­ нимала она податливые казачьи плечи, в последний раз преданно смотрела в тем­ ные, по-азиатски сузившиеся его глаза и в последний, должно быть, раз робко при­ касалась пылающей своей ладонью к за­ грубевшей на вольном степном ветру, про­ хладной и милой его щеке... Встретились они на этот раз в полувер­ сте от станицы, в стороне от торной до­ роги на хутора. (Так было условлено в ночь последнего их свидания близ завет­ ного хуторского ветряка.) Крадучись от родителей и хуторян, храбро проскакала Ксана Руденко верхом на сварливом роди­ тельском жеребце из хуторских владений в линейную крепость. Й Агей, встретив отважную всадницу, принял ее в простер­ тые руки со взмыленной лошади почти на полном скаку, и долго и жадно целовал запекшиеся девичьи губы, и выбившиеся из-под узорчатого подшалка, пахнувшие на него простором и ветром волосы, и полу­ прикрытые в страхе веки, и подрагиваю­ щие ресницы, и щеки, и шею, унизанную стеклянными бусами,,и виски... А затем,, пустив закованного в цепное путо коня беглянки на выпас в степи, увел он де­ вушку по глубокому крепостному рву к полуразрушенной гарнизонной часовне, в ограде которой и нашли они свой прощаль­ ный приют. В глубоком безмолвии просидели они до тех пор, пока не затихла, наконец, разбу­ шевавшаяся над степными просторами предпоходная казачья песня. Но и после того, как подобно последней искре внезап­ но утихшего пожарища померк последний в хору, рыдавший на выносе, подголосок и великая тишина поникла над притаив­ шейся в ночи степью, — даже и в эту минуту не очнулся Агей от странного, по­ хожего на сон, забытья и не сразу от­ кликнулся на вопрос Ксаны Руденко. — О чем ты все думаешь? — шопотом спросила она его. — Так себе. О судьбе... — глухо ото­ звался Агей, помедлив.